Что думали непосвященные коллеги из других отделов? Что это были нескончаемые сутки, полные беспричинных краж со взломом, свирепых грабежей и опасного вождения? Может, они считали это разборками между бандами, лопотали о переселенцах с Ямайки, косоварах или о ком-то еще? В некоторых докладах, Коллингсвуд знала точно, упоминались беглецы из мастерской Тату — голые мужчины и женщины, в которых были встроены лампочки, диоды, осциллографы, к ужасу рядовых граждан, убеждавших себя, будто это некая художественная инсталляция.
Коллингсвуд оперлась на стену и закурила, а ее товарищ молнией помчался через город, ища неприятности, как свинья трюфели, чтобы она смогла как-то помочь Лондону. «Это лучше, чем ничего, — подумала она, потом спросила себя: — В самом деле? — и ответила: — Да, в самом деле».
Мир опять накренился, пошатнулся — то есть схлопотал удар, а не закрутился в танце. Мардж чувствовала именно это. Она не вернулась домой с неудавшихся Армаггедонов. Пожить можно было и в других местах, если особо не привередничать. Она не знала, оставался ли вообще у нее дом, а если да, там явно было небезопасно, поскольку умирающий город вновь обратил на нее свое внимание.
«Да, это кайф, хм-хм, все в кайф». Boyzone не относились к любимчикам дьявольского айпода, но сейчас он довольно бодро лопотал свою версию их песни. Эта запись хранила Мардж в тот краткий миг, когда она почувствовала, что ее заметило голодное сознание млекопитающего бога.
Она находилась на каком-то новомодном углу в Баттерси, где бары не закрывались допоздна, с гордостью демонстрируя отфотошопленные плакаты фильмов категории «Б», и через двери, тротуар и собственные ноги ощущала «бу-бу» танцевальных басов. В окнах офисов горели огни, люди трудились посреди ночи, видимо уверенные, что в течение месяца у них по-прежнему будет работа и мир по-прежнему будет вращаться. Сквозь голос неумелого, сверхъестественного воплощения Ронана Китинга[83] Мардж слышала, как близ ресторанов и бистро шумели — словно время еще не перевалило за полночь — какие-то компании, а рядом с ними переулки вели в другой город.
Эти улочки были освещены, как и более крупные, но оставались незаметными. Пейзаж вырождающейся магии, насилия и эсхатологического террора. Мардж могла бы поклясться, что слышала выстрелы в считаных метрах, всего лишь в нескольких метрах от мест, где выпивали хипстеры.
На самом деле она пребывала по ту сторону страха. Просто плыла по течению, просто шла, пытаясь перебраться через ночь, которую ощущала как последнюю.
Глава 67
В некоторых дружелюбных больницах, как известно, избегают вопросов о странных ранах и болезнях. Там есть тихие крылья, где можно пройти курс лечения от лукунду[84], от лобзиковой болезни[85], где никто не удивится, если пациент выдаст приступ расфазировки с миром. В одну из таких больниц доставили тяжелораненых лондонмантов, шепотом предупредив персонал, что пули в них могут вылупиться.
Дейн привязался к крыше грузовика, точно какой-нибудь Одиссей. Его трясло на ходу, ослепляло то светом, то темнотой. Дейн вытягивал своего Кирка и размахивал им, выкрикивая имя Вати, — кукла сделалась антенной. Понадобилось долгое время, чтобы Вати ее отыскал.
— О боже, Дейн, — вдруг сказала фигурка.
— Вати, где ты пропадал?
Дейн заколотил в люк, и Билли выглянул, помаргивая от ветра. Вокруг него колыхался город — жирное тело, ковылявшее к сердечному приступу. Статуэтка кашлянула, будто что-то попало в ее несуществующее горло, будто ей отбили несуществующие легкие.
— Ты слыхал о лондонмантах? — спросил Дейн.
— Господи! — воскликнул Вати. — Я был там, господи. С нами разделались, Дейн. Привлекли штрейкбрехеров. Госс и Сабби вернулись.
— Они дерутся с вами? — спросил Билли. — Даже без Тату?
— Большинство парней Тату, должно быть, свинтили, — сказал Дейн. — Но если Госс и Сабби все еще при деле…
— Гриз нанял оружейников.
— Точно, — согласился Дейн. — Это он несет войну. Гризамент… Но почему он напал на лондонмантов?
— Погоди, — сказал Вати. — Погоди. — Снова раздался кашель. — Я не могу как следует передвигаться. Вот почему я вас так долго искал.
84
Таинственная болезнь, когда на теле вызревают подобия фурункулов, являющиеся человеческими головами. Описана в одноименном рассказе Эдварда Уайта (1866–1934), американского писателя и поэта.
85
Болезнь, описанная в комиксе «Ребенок-судья» (1980): части тела человека начинают исчезать, как бы вырезанные лобзиком.