— А-а… — с мудрым видом протянул Стокард.
— Должен отметить, что сначала именно так восприняли звонок мистера Элбертса и мы, — заявил Монтесано. — Сообщение показалось нам слишком уж поспешным… И все же у меня сложилось впечатление, что они искренне смущены случившимся.
— Они и должны быть смущены, — сказал Пьютри.
— Они полагают, что он подвел свою страну.
— Это только потому, что он — за границей, — заметил сэр Невилл.
— Дома, по всей вероятности, он получил бы за это медаль.
— Ну, что вы! — Стокард никак не мог поверить, что существует такая огромная разница между англичанами и людьми, которых он любил называть «нашими американскими кузенами».
Зазвонил телефон. Стокард снял трубку. Послушав немного, сказал: — Ясно. — И положил трубку на рычаг. Сэр Невилл даже не взглянул на него.
— Умер шотландец, не так ли?
— Да.
— Рассуждать больше не о чем, — сказал Пьютри.
— Да, я ждал этого. Мне так и казалось, что наша проблема разрешится возникновением новой проблемы. Итак, мистер де Монтесано, все рассуждения о давлении носят теперь исключительно академический характер. Я больше не могу закрывать глаза на случившееся. Я могу пойти на некоторые скидки, но только в рамках дела об убийстве.
— Конечно, разумеется.
— Можно ли спросить, что вы намерены предпринять? — поинтересовался Пьютри.
— Буду всеми силами добиваться обвинения в непредумышленном убийстве. Какое же здесь предумышление?
— А почему он носил с собой оружие?
— Почему все мы носим с собой зубные щетки, стоит нам уехать из дому хоть на одну ночь? Сила привычки.
— Неужели, по-вашему, он такой идиот?
— Не забывайте, что он полицейский.
— Н-да. Их полицейский.
Узнав о смерти Джока, Крамнэгел, не стесняясь, расплакался, к вящему смущению присутствовавших при этом полицейских.
— Он же был просто милый старичок, — повторял Крамнэгел как молитву, то и дело спрашивая, осталась ли у Джока семья. Когда сказали, что, насколько известно полиции, семьи у Джока не было, Крамнэгел стал благодарить за это господа бога. Глубина скорби Крамнэгела смутила его стражников, которые обращались с ним скорее как с достойным военнопленным, чем с арестованным преступником. Неожиданное сочувствие к жертве, вызванное лишь тем, что жертва скончалась, возбудило в них изрядное недоумение, поскольку до сих пор оправданием поступка Крамнэгела служило то, что закоренелый и злобный агитатор-коммунист оскорбил Соединенные Штаты и лез из кожи вон, чтобы спровоцировать обычно уравновешенного американца, начальника полиции, и заставить его совершить преступление.
К концу дня Крамнэгел постепенно взял себя в руки. Улучшению его настроения во многом способствовал визит Эди, хотя она и явилась в сопровождении нелюбимого им майора Батта О'Фехи, который смачно жевал резинку во время пылких родственных объятий.
— Пойди и скажи им все, как ты сказал на своем чествовании, — потребовала Эди, ударяя его кулаком в грудь.
— Обязательно. Я себя в обиду не дам. Если б только тот бедный старикашка… — Он умолк, глаза его наполнились слезами при одной только мысли о Джоке.
— Он не первый в мире покойник и не последний, — заявила Эди, которой совсем не нравилось то, как действовал на воображение супруга этот подохший шотландец.
— Во-во, — заметил О'Фехи, перекатывая жвачку в другой угол рта.
— Помнишь тот день, когда ты пришел сообщить мне про Чета… Чета… Козловски… Я тогда была замужем за ним и имела право плакать, верно?
Крамнэгел чисто по-мужски потер челюсть.
— Знаю, Эди, знаю. Просто я не спал всю ночь.
— Я понимаю. Эди все понимает. — Встав на цыпочки, она поцеловала мужа в щеку.
— Слышь, Батт, сигаретки у тебя не будет?
— Извини, друг, сигаретки нет, есть жвачка, если желаешь. С куревом я завязал: табак и парашютизм — вещи несовместимые.
— На жвачку меня что-то не тянет. Во всяком случае сейчас.
Атмосфера напоминала канун важного матча по боксу, за исключением того, что репутация и данные противника оставались факторами абсолютно неизвестными. Герой и его свита не могли даже строить догадок относительно противостоящего им бойца. Нельзя было ни посоветовать, ни поглумиться, ни посмеяться, ни порыдать. И Крамнэгел уж никак не чувствовал себя в большей безопасности от того, что Батт О'Фехи смачно жевал резинку и время от времени посматривал на часы. Надо было, чтобы с ним это случилось, сволочь он эдакая.
На следующий день произошли два события. Прежде всего Крамнэгелу предложили адвоката — Мод Эпсом, королевскую советницу юстиции. Как он сам сказал посетившей его Эди, он чуть не лопнул от злости.