— Мир и Труд, — поприветствовал Андрей садовода. — Где же еще люди есть?
— Мир, Мир, — бросил мужик. — Вона, по яблоням сидят.
И, не пожелав больше говорить, подался околачивать дальше. Андрей подошел к яблоням и неожиданно услышал томный голос:
— Мир и Любовь… Съешь яблочко, на, возьми…
Он поднял голову. Девушка с распущенными волосами, свешиваясь с дерева, подавала ему плод. Он машинально взял его, откусил: зубы еще побаливали…
А девушка вдруг спрыгнула ему на плечи и повалила на землю.
— Вы что? — неловко ворочаясь в траве, забормотал он. — Вы что делаете?!..
— Ты кто? — испугалась она.
— Человек, — опомнился Андрей. — Но вы так неожиданно…
— Я тоже Человек, — сказала она. — Чего тогда, как Наставник-то?.. Мир и Любовь?
— Мир и Любовь… — растерялся он. — Да погоди… Люди кругом! Ты что?!
Он вскочил и, пригнувшись, побежал прочь. Вслед несся веселый смех, летели яблоки и груши. В одном месте он споткнулся о секача, кувыркнулся в траве, снова очутился на ногах.
— Мир и Любовь! — крикнули ему сверху.
Андрей попятился, стараясь рассмотреть, кто говорит, и в это время в деревне застучали обухом по лемеху. С деревьев и из травы вдруг посыпались горохом мужики, бабы, старики и старухи, ребятишки; прыгая, все помчались в деревню на звон, будто на пожар. Через мгновение сад опустел, и только кабаны похрюкивали, чавкая и чавкая сочными, перезревшими плодами. Делать было нечего. Андрей огляделся еще раз и подался вслед за людьми.
Однако, пока он шел к деревне, народ уже повалил обратно в поле. Андрей заспешил, но тут опять вывернулась девушка с распущенными волосами и бросилась на шею.
— Мир и Любовь, — горячо зашептала она. — Ты — мой, мой, мой… Скажи Наставнику, пусть избу даст. Да пусть выберет получше, пустые же стоят…
Девушка, смеясь, отскочила и смешалась с другими. Андрей качнулся, как пьяный, и почувствовал блаженство, словно от обволакивающего банного жара. «Мир и любовь, — повторил он про себя, — мир, любовь, чистота…»
И уже дома в Лесах не казались такими убогими, и пустынность улицы была просто покойной тишиной. Он вошел в церковь, где румяная, с ямочками на щеках, женщина мыла деревянные миски и благоговейно развешивала их по стенам. Наставник сидел там, где должен быть престол, и хлебал что-то деревянной ложкой.
— Посмотрел? — спросил он.
— Посмотрел, — радуясь чему-то, ответил Андрей. — Хорошо… Есть хочу!
— Ну-ка, Женщина, дай ему Пищи, — сказал Наставник, и та проворно принесла миску.
Андрей зачерпнул ложкой, в мутной воде плавали крупинки и капустный лист. Попробовал на вкус и сразу будто бы отрезвел.
— Что это? — он побулькал ложкой.
— Суп, — Наставник дохлебал свое и отодвинул миску. — Это Пища!
— Нас в империалистическую войну так не кормили, — сказал Андрей. — И в «эшелоне смерти»…
— Ты еще не трудился, чтобы есть, — заметил Наставник. — Жена тебя выбрала. А ты выбрал себе труд?
— Какая жена? — не понял Андрей.
— Та, что подала тебе яблоко с древа… Так где же ты намерен трудиться, Человек?
— Куда пошлете, — пожал плечами Андреи. — Я всякую работу знаю… Но так работать, как они?..
— В общине каждый человек работает сколько может, — объяснил Наставник. — Главное, чтобы каждый день проходил в Труде.
— Да они спят! — возмутился Андрей. — Кабаны груши жрут!
— Ты должен забыть о жадности!
— Какая же это жадность? — Андрей вскочил, заходил вдоль столов. — Работать надо! Ты погляди, в какой вы нищете живете! Дома у нас скотину держат лучше. А что едят? Хоть бы огороды завели!..
— Все, что есть, принадлежит общине, — спокойно вразумлял Наставник. — Мы заботимся о Мире и Труде, о Любви и Чистоте. Мы заботимся о Гармонии. Помни: Гармония Человека и Природы превыше всего!
Андрей опустился на лавку, и вдруг ему стало невыносимо тоскливо, будто его насильно постригли в монахи. Наставник взял его за руку и повел на улицу. Андрей не сопротивлялся, хотя протест в душе не слабел, а, наоборот, рос.
Наставник привел его к избенке в два окошка, открыл дверь и впустил вовнутрь.
— Это твое жилище, Человек! — торжественно провозгласил он. — Отныне ты под Сенью Лесов. Благословляю тебя на Гармонию!
Он вышел и уже с улицы объявил, что завтра Андрею предстоит трудиться пахарем на зяби, однако тот больше не внимал его словам. Присев на край топчана, прикрытого рядном, он сжал голову руками и стал покачиваться из стороны в сторону, будто больной.
Леса, Леса! Сон или Явь?
Сон или Явь?
Сон…
Явь…
Девушка с распущенными волосами — отныне его жена — так и застала Андрея сидящим на нарах, согбенного и горестного.
— Милый Человек, ты привыкнешь, — сказала она. — Мир и Любовь.
Он только отрицательно помотал головой, не отнимая рук.
— Что же мы будем делать с тобой, Человек?
— Я уйду отсюда, — сквозь зубы выдавил он. — Уйду!
И поднял глаза. Она смотрела на него с любовью и состраданием. Казалось, вот-вот расплачется.
— Пойдем вместе? — предложил он. — Зачем тебе такая жизнь? Есть другая, интересная!.. Правда, там война. Но все равно лучше!
Она не поверила, улыбнулась несмело.
— Кругом Мертвые Камни… Другой жизни нет!
— Есть! Там нет такой Гармонии, но жизнь есть! Вот кончится война…
— Ты не обманываешь, Человек?
— Нет, это правда!
Смятение промелькнуло на ее лице. Потом она спохватилась и высыпала из передника яблоки на топчан.
— Вот, ешь, Человек! Ты не успел поесть в Храме. Брать яблоки в саду нельзя, но я нарушила запрет, нарушила Гармонию — ведь ты же голодный!
Он отмел яблоки, спросил настойчиво:
— Ну, пойдешь со мной?
— Из Лесов нельзя уйти, — сказала она безнадежно. — В Подлесках живут люди, которые не выпускают никого. Ловят и возвращают… Нужна Печатка на кленовом листе. Тогда пустят.
— Достань!
— Листьев много, но Печатка у Наставника.
— Выкради!.. Ты же выкрала яблоки!
Ее глаза заволоклись горем, однако она, сдерживая слезы, покивала головой и убежала. Андрей заметался по крохотной избенке. Эх, нет револьвера! Прорвался бы через все заслоны, через все заставы!
Она вернулась тихая и печальная. Вошла и сразу села на топчан, опустив голову. Волосы рассыпались и закрыли лицо..
— Не достала?.. — похолодел он.
Она молча выпростала руку из-под волос и подала ему кленовый лист с круглым оттиском, в котором значилось — свободен.
— А себе?
Она покрутила головой, сказала сдавленным голосом:
— Не пойду… Тебе нет Гармонии здесь, мне не будет там. Я привыкла. Иди. Яблочков возьми на дорогу…
Андрей обнял ее, безвольную и слабую, будто подрубленное дерево.
— Мир и Любовь тебе, — сказала она и сунула ему за пазуху несколько яблок. — Иди.
— Мир и Любовь, — поклонился он и канул во тьму ночи.
Он бежал по темной земле, держа на ладони кленовый лист, и от него, желтого, исходило золотое сияние. Под ногами гремели камни, шуршал мох, хлюпала вода. Потом вновь заскрипел снег…
Он очнулся и понял, что лежит на русской печи, укрытый шубным одеялом, за столом кто-то разговаривал, шумел самовар, хрустели под ножом яблоки. Он оттянул холщовую занавеску, и взгляд упал на стену, оклеенную «Нивой» за 1916 год: царь Николай Второй приехал на позиции…
Андрей перевернулся и отодвинул занавеску с другой стороны.
За столом у самовара сидели бородатые мужики, потели, вытирались полотенцами и хлебали чай из блюдец. Он вгляделся и признал Ульяна Трофимовича. Радость шевельнула слабое тело.
— Ульян, — тихо позвал он незнакомым голосом, — Ульян…
— Никак, очнулся? — приподнялся тот, проливая чай на скатерть. — Очнулся, бродяга!
— Где я? — спросил Андрей.
— Да на хуторе, — веселился Ульян Трофимович. — Ничего, Галька меня выходил и тебя на ноги поставит… Галактион! Очнулся барин-то!