Девушке было сложно объяснить расстроенной Лавли свой поспешный уход, и все же она это сделала. Даже на такси из этого конца города в другой разорилась, потратив почти половину из оставшихся на жизнь денег. Но разве же это было важно? Нет. Единственное что сейчас имело значение для Кристины — это безопасность подруги. И ради нее она была готова даже нарушить собственные клятвы.
***
Дом тети Кайлы находился в тихом пригороде и был самым старым на километры вокруг.
По крайней мере она сама любила рассказывать, что его среди болот построил ее прадед. Специально, чтобы оказаться подальше от промышленного шума города, который только-только начал наполняться машинами и людьми.
Пожалуй, старик бы очень удивился, узнав, что этот уединенный, никому ненужный уголок на задворках, в конце концов будет обжит настолько, что его несовременный, но все еще крепкий дом окажется в тупике одной из населенных улочек, окруживших его со всех сторон, подобно гигантской паутине.
Тети Кайлы дома не оказалось.
То было одновременно и к счастью, и к худу. Ведь будь она дома, Кристина могла бы спросить у нее совета. С другой стороны, кто знает, как бы ворчливая владелица книжного магазинчика отреагировала, узнав, что ее племянница гадала на Карачун вне круга, да еще и в присутствии непосвященной!
Может статься, что и выгнала бы ее из дома… Ведь «никакой волшбы и чаровства» — было главным условием пребывания Кристины под ее крышей.
Тем, которое девушка всеми силами намеревалась соблюдать.
Ровно до этого самого момента.
Помимо древних традиций собственной семьи, тетя Кайла также презирала современную технику и по старинке использовала записки, вместо сообщений в мессенджерах и соцсетях.
Одно из таких рукописных посланий, оставленное на маленьком листке, прижатом к холодильнику магнитом с красноносым садовым гномом, сообщало, что женщина уехала за город к подруге и планирует вернуться не раньше, чем в городе закончится «это рождественское помешательство, от которого рябит в глазах и начинается мигрень». Записка традиционно начиналась тетиным фирменным «Моя дорогая девочка» и заканчивалось назидательным «изо всех сил верю в твое благоразумие.
Кристине вменялось в обязанность содержать до тех пор дом в чистоте и порядке, а также ни в коем случае не забывать кормить Кэтберри.
И суровый взгляд упитанного и совершенно не ручного иссиня-черного Кэтберри, возлежавшего на холодильнике, свесив пушистые лапы прямо над запиской, как бы подчеркивал:
«Пора тебе, Кристина, исполнить свое предназначение… Покорми меня!»
Наверно чувствуя вину, за то, что собиралась сделать под крышей дома своей тети, Кристина положила коту сразу целую миску корма и поставила возле плошки со свежей водой такую же большую с молоком. За что тут же услышала от спрыгнувшего к ее ногам кота похвалу — довольное замурчательное ворчание.
«Молодец, Кристина, хорошая девочка. Продолжай в том же духе, и я может быть разрешу тебе наконец почесать себя за ушком!»
Ах, если бы полосатый тетин любимчик знал, что собиралась этой ночью сотворить в доме его хозяйки гостья. Точно вел бы себя иначе.
Остатки молока, глиняную плошку, и веточку сушеного розмарина из шкатулки на полочке со специями, девушка положила на кофейный поднос и понесла наверх. К себе в комнату. По пути свернула в прихожую, прихватив с полки над стойкой со старомодной, начищенной до блеска тетиной обувью, давно примеченные белые свечей и толстые спички.
Оказавшись наконец наедине с собой, она поставила поднос на кровать и начала подготовку к задуманному.
В крохотной спаленке, обставленной потертой, но еще крепкой мебелью больше всего места занимал большой чемодан, откинувший посреди нее свое большое голубое крыло. Кристина уже две недели как не могла заставить себя разобрать его. Не собиралась она делать этого и сейчас.
Из чемодана на свет были извлечены темный шелковый платок и пояс от синего махрового халата. Запихнув по-быстрому все ненужное, вытащенное из него в процессе поисков, девушка захлопнула его крышку. И, сев возле на колени, расстелила на небесно-голубой крышке свой шелковый платок, а поверх него разложила добытые в тетином доме предметы.
Выдохнула.
Сердце ее начало биться быстрее от одной только мысли о том, что сделает с ней Кайла, если узнает, что Кристина делала в ее отсутствие, но руки девушки уже сами принялись скручивать между собой жгутом тонкие белые свечи. Воск был неподатливым, но, разогревшись в руках, все же согнулся, не сломавшись. И девушка подожгла их, а затем, сосредоточенно накапав воском на дно глиняной миски, приклеила свечи ножками ко дну. После чего дрожащими от волнения руками налила туда до краев молока.
Вдохнула, выдохнула снова, успокаивая пустившееся в галоп сердце и наконец взяла в руки сухую веточку розмарина.
Кристина поднесла ее к огню, но вдруг замерла, с содроганием подумав про себя:
«Снова я делаю это. Немыслимо… я не должна… а вдруг все случится со мной снова? Нет. Я больше не хочу… не хочу этим заниматься…»
И, опустив руки, закрыла глаза. Но тут же сжала веточку розмарина крепче, едва не сломав ее и уверенно ответила самой себе.
— Нет, я должна. Это ради Лавли. Я не прощу себе, если не попытаюсь ей помочь.
Девушка строго посмотрела на ровно горящее пламя свечей и решительно запалила сухую ветку. Лишь только над ней потянулся сизый дымок, Кристина смахнула пламя и, спешно завязав глаза поясом от халата, вновь подняла руки с веткой над пламенем.
— В эту ночь к тебе взываю, открывший правду.
Едва произнеся это, девушка тут же почувствовала, как тепло от пламени ласково лизнуло ее развернутые к нему ладони и осеклась. Мурашки тут же побежали по ее плечам. Или же это были осколки решимости, которую Кристина набросила на них, словно плащ героини-спасительницы?
Нет. Трусихой она точно не была. Но то, как удивительно тонка в эту ночь была граница между мирами. Как ясно, четко и быстро отзывались на малейшие прикосновения к ней, существа с той стороны, пугало ее очень и очень сильно.
Чувствуя, как пересохло во рту от волнения, Кристина все же нашла в себе силы продолжить.
— Мои глаза закрыты, не убоюсь вида твоего и не испугаюсь силы твоей. Мои уши слышат, и я готова внемлеть слову твоему. Говори со мной открыто. Пусть аромат розмарина, воскуренного мною над свечами, и свет их ведут тебя ко мне с той стороны на эту. Явись же и ответь мне, призывающей тебя по праву ведающей тайны. Явись. Явись. Явись…
Только она произнесла это в последний, третий раз, как веточка розмарина ярко вспыхнула в ее руке.
Кристина, охнув от неожиданности, отпустила ее, позволив пеплом осыпаться в молоко. И замерла, услышав, как прямо за ее спиной надрывно скрипнула половица и мелодичный перезвон маленьких звонких колокольчиков заполнил всю ее спальню.
6
— Ведающая та-айны… — С издевкой протянул за ее спиной бархатный мужской голос, от которого у девушки по рукам и груди побежали искорки-мурашки. — Хе-хе-хе…
Кристина судорожно втянула ртом воздух, вдруг услышав его не где-то позади, а прямо над своим ухом.
— И много ли тайн тебе известно, а? Ве-едающая?
Дух снова хрипло рассмеялся, заставив Кристину задрожать от этих низких, магических вибраций. Словно густой мед, будто дурманящий голову горячий яд, они проникали в вены девушки, заставляя ее тело плавиться и, что неожиданнее всего, требовать еще этих странных искристых мурашек.
— Достаточно.
Как могла уверенно ответила девушка. Она с усилием сглотнула вставший у горла ком из страха и волнения.
— Ах… вот как? — вновь развеселился дух, оказавшись теперь напротив нее.