Когда еда нагрелась, учитель переложил её в корочку и заделал отверстие в дне пирога.
Отправив результат на ту же сковороду, сложил остатки мякоти в мисочку.
— Короче, если не понравится, можешь съесть вот это с вареньем. Варенье вон там, — указал на шкаф под лестницей. — А ещё тебе нужно выбрать место, где будешь спать.
— На диване. Тут больше не на чем.
— Кровать поставим, а диван уже занят.
— Кем?
— На нём спит мой друг, когда с женой поругается. Поэтому тебе придётся выбрать другое место в обозримом пространстве, — аптекарь повертел над головой пальцем, обозначая все этажи башни. — Сделаем тебе занавеску, поставим мебель и будет славно.
— А можно где-нибудь на первом? Не хотелось бы посреди ночи спускаться в ванну по лестнице.
— А как же зарядка утром, — усмехнулся учитель, но всё же указал на стенку под вторым этажом, целиком заслонённую несколькими шкафами. — Вон те два поставим боком — сложишь вещи и, заодно, между ними натянем занавеску. Туда же кровать и ковёр на стену, а то холодно будет. Годится?
— Да.
— Ну и отлично, — Крапивник переложил пирог на тарелку и взялся за нож. — Тогда сейчас позавтракаем и пойдём у нас куча дел.
— Каких?
— Ну как? Матрас достать, забрать у Адэров твои вещи и деньги за обучение. Сходить на рынок — в доме есть нечего. Купить ткань на занавеску, обустроить твой угол.
Я поставила на стол уже достаточно остывший кофе, осознавая, что день будет долгим.
— И не забывай, что ты учишься, — припечатал учитель и поднял взгляд на верхний этаж, где мне было запрещено что-либо трогать. — А мне ещё поработать надо.
…
22. Луна.
…
По расплывшейся после вчерашнего дождя мы с учителем добрели до мастерской столяра. Это оказался низкий, но широкий дом на краю леса, обнесённый хлипким заборчиком. На дворе хозяйничал юноша лет двадцати. К нему то мы и направились.
— Здорово, малой, — окликнул парня учитель, перехватывая пустую корзину в левую руку. Её он взял, чтобы зайти на рынок.
— Ну, здорово, дядя, — тот протянул руку и пробежался по мне удивлённым взглядом. — Это ты с кем?
— Ученицу взял, — аптекарь ответил на рукопожатие.
Взгляд парня стал ещё более удивлённым.
— С чего это вдруг?
— Знакомых дочка, — коротко пояснил учитель и представил нас друг друга. — Луна, это Рон. Рон, Луна.
— Очень приятно, — парень протянул руку и мне.
— Взаимно.
— Мы вот по какому делу, — потеребив кончик носа, заговорил учитель. — Ей нужна кровать.
— Понял, пойдёмте, замерим.
Мы направились внутрь мастерской. Здесь пахло смолой, краской и опилками, повсюду стояли заготовки под самые разные предметы, начиная кружками и табуретками, заканчивая гробами. В воздухе в лучах утреннего солнца летали тучи мелкой пыли от которой чесался нос.
— Требования по дизайну или материалу есть?
Учитель вопросительно посмотрел на меня.
— У меня нет, — негромко отозвалась я.
— Чтоб недорого и долговечно.
— Обижаешь, дядь. Как же иначе? — мастер смёл с длинного стола опилки и достал метровую линейку. — Иди сюда и встань ровно.
Я выполнила указание.
— Сделаем тогда из сосны и без декора, — столяр приступил к измерению моего роста.
— Декор, — повторил учитель, рассматривая гроб. — Прикольное словечко.
Крапивник вдруг отставил корзину и зачем-то забрался в объект изучения.
— Маловат.
У меня не нашлось комментариев на такое поведение. Столяра же оно совсем не настораживало.
— Сто шестьдесят четыре… Сто девяносто на девяносто пять будет в самый раз, — парень отложил линейку, записал мой рост на бумажку и, указав вглубь мастерской, крикнул. — Попробуй тот, что у стены.
Я подошла к гробу у стены, где уже удобно устроился учитель, подложив под голову подушечку из другого гроба.
— Мистер Рио, что Вы делаете?
— Прилёг, — объяснил он. — Спина что-то разболелась. Эй, Рон, закрой меня.
Парень оторвался от перекладывания досок и подошёл к нам.
— Зачем?
— Да что тебе, жалко, что ли? Просто из любопытства.
Пожав плечами, парень положил на гроб незаконченную крышку.
Из памяти возникли сразу две неприятные аналогии: точно так же закрывали мистера Адэра и папу. Папа даже лежал так же, сложив на груди руки. И возраста он был того же — тридцать четыре года. И жилетка была серая, только не из рогожи.
Но, пресекая череду страшных сходств, из ящика донёсся голос, похожий на папин.