Забыть бы их обоих. Может, стоило обратиться к кому-нибудь менталисту и почистить часть воспоминаний?
Эдмунд подошёл к шкафу и достал полупустую бутылку вина. Давненько мысли не были настолько дрянными.
Хорошее вино с тонким букетом, из дорогого сорта винограда. Не самая разумная трата, но на таких вещах Эдмунд не привык экономить.
— Бокал — не более, — пробормотал мужчина, не то предупреждая себя, не то сетуя на несправедливость собственного правила.
Стоя с вином, Эдмунд переводил взгляд с ребёнка на бумаги и наоборот.
Нельзя настолько сухо реагировать на её успехи. Она и так не настроена всем этим заниматься, а ещё такое равнодушие со стороны учителя. Нервная она какая-то. Будто боится чего-то.
Зачем он только согласился?
Действительно, стоило к чертям стереть из воспоминаний и Роланда, и обязательно Пацифику, и, в первую очередь, свою тягу к магии.
— Вот так… Кому-то магия и ноль желания ей заниматься, — не скрывая зависти, шепнул «маг с ограниченным функционалом» и перевёл взгляд с девочки на листы. — А кому-то призрачная надежда и чёртова математика.
…
26. Луна.
…
Я шла позади учителя. Куда — не знала — он не сказал. За всё утро я ни разу не смогла до него достучаться, поэтому, наблюдая, как Эдмунд шёл по улице городка, уставившись в тетрадь, послушно двигалась следом.
Он не спал всю ночь, занимаясь исследованиями. К тому же, к нему дважды прибегал мальчик по поводу какой-то больной старушки, заставляя бросить всё и отправиться к пациентке. Если проводить так ночи вошло у моего учителя в привычку, не удивительно, что он потом спит до обеда.
Что удивляло сильнее всего — он оставался бодр и продолжал что-то черкать в тетради. Прямо на ходу.
То, что он идёт по улице, навстречу людям, редким повозкам, по неровной дороге, аптекаря-профессора нисколько не волновало. Его вообще ничто не волновало кроме цифр. Он даже не позавтракал. И меня не покормил. Только кофе дал. А готовить на его кухне без разрешения я не решилась.
Кстати об этом. Уж не связана ли его бодрость с тем, что содержимого в банке с порошком этого напитка со вчерашнего дня стало на четверть меньше?
О чудо! Редкий момент просветления — учитель бросил беглый взгляд на дорогу, заслышав крики ругающихся женщин.
Не теряя момент, я потыкала учителя в плечо.
— Так куда мы идём?
— М… Есть такой магазин, называется «Потеряшка», — мужчина протёр уставшие глаза. — Я бы назвал его «Хренова гора всякого хлама».
— А, знаю, — я кивнула.
Престарелый мужчина, хозяин магазина, выкупал и перепродавал вещи, забытые в тавернах, выменянные у проезжих или привезённые внуком. Как я слышала, в его магазине можно было найти почти что угодно.
— А зачем нам туда?
— Мне должно было прийти несколько книг и мешок кофе.
— А можно что-то заказать?
— Да, но вот дата получения никогда не оговаривается. Ой, слушай, — вдруг спохватился преподаватель. — Ты завтракала?
— Нет. Вы были заняты.
— Ох, чёрт, прости, — на бледном от недосыпа лице возник искренний стыд. — Давай зайдём в пекарню.
Учитель спрятал тетрадь в сумку и направил меня в сторону булочной.
— В следующий раз просто делай себе бутерброды и не парься.
— А Вы?
— Об этом не беспокойся — я просто неотвратимо двигаюсь к своей цели.
— Какой?
— К сорока годам моё уничтоженное в хлам пищеварение должно меня убить, — учитель открыл дверь.
— Плохая цель, — я юркнула в помещение.
Преподаватель с мягким смешком прикрыл за собой дверь.
— Доброе утро, — пекарь вышел из подсобного помещения, заслышав голоса.
— Здравствуйте.
— Доброе, — учитель подтолкнул меня к витрине и обратился к хозяину заведения. — Мне, пожалуй, мясных пирожков. Штучки четыре.
— Возьми рыбные. Себастьян сегодня во такого леща приволок, — посоветовал пекарь, отмеряя в воздухе сантиметров сорок.
— Ну, раз такого, то давай, — согласился учитель, быстро отсчитал какую-то сумму и обменял на свой завтрак. Раз он заранее знал стоимость покупки — скорее всего, часто берёт эти изделия. — И ещё ореховый кекс.
— Ага. Они у меня только-только из печи, — похвалился пекарь, передавая пирожки и кексы покупателю.
— А сколько стоят ягодные пирожки? — я указала на круглую выпечку.
— Мясо, грибы и рыба — по пять. Всё остальное — четыре.