Папа тогда взял меня на работу, на презентацию их новой разработки. Громоздкий сложный артефакт, который должен был проламывать защиту вражеских солдат от ментальной магии. И, соответственно, методы защиты собственных людей.
Он гудел. И стучали шестерёнки. И все не моргая следили за ним.
Эдмунд, как подопытный, засунул руку артефакт.
Как папин лаборант надевал защиту, которую надо было проломить.
Меня и комиссию тогда посадили в защитную клетку. Что-что, а защита прошла сотни проверок, прежде чем папа позволил мне присутствовать на презентации.
— Ну? И в чём проблема? — Эдмунд выключил артефакт, так и не давший никакого эффекта, и встал рядом со мной. — Уменьшить и увеличить сгусток энергии ты можешь. Так сделай то же самое с этой штукой. Втяни её внутрь.
Я попыталась. Рисунок искривился, приближаясь к посоху.
Но память предательски прокручивала в голове презентацию. Когда четвёрка разработчиков, оставшихся рядом с артефактом, активировали его, всё шло неплохо. Когда меняли мощности и демонстрировали поведение обычных артефактов защиты и новых, тоже.
Комиссия была довольна, но что-то вдруг пошло не так. С модулем контроля. Мне так и не объяснили почему, но всё затряслось, полетели искры. Прибор уже не управлялся. Началась паника. Папа и коллеги о чём-то перекрикивались, безуспешно пытались загасить артефакт.
Из-за шума нестабильного прибора я ничего не слышала, но видела, как по стенам пошли трещины и как разработчики, переглянувшись, открепили от своего устройства предохранитель.
У папы сияла рука. И эти серые полосы…
Прогремел взрыв, но почти сразу сиреневая энергия погасла. У папы появились первые признаки разрыва источника, но из-за нестабильного магического фона никто не мог провести запечатывание немедленно.
Скорее всего, именно так… техника поглощения чужой энергии. Вот, что папа тогда применил. Просто объяснять мне этого никто не захотел.
На фоне воспоминаний, моя руна продолжала медленно впитываться в посох. Источник принимал назад собственную энергию.
А для меня продолжали звучать голоса учёных и врачей, мамы, приехавшей через полчаса после несчастного случая, и умирающего папы. Он едва мог говорить, но пытался меня успокоить.
— Всё отлично, — возле уха и внутри головы одновременно прозвучали почти идентичные голоса.
Небольшая тихая вспышка ознаменовала полное завершение процедуры. Руна исчезла.
— Вот видишь: не сложно.
Эдмунд улыбнулся, легонько приобнял меня за плечи, а я не чувствовала рук. Холодные пальцы слабо удерживали палку, по телу бежали мурашки, но не проходило ощущение, что кровь кипит. Дышать было нечем.
— Неужели так страшно? — тёплая ладонь пригладила мне волосы. В голосе слышались беспокойство и лёгкое неверие.
Я не смогла ответить. Я не плакала, не падала в обморок, не кричала, но, кажется, была на гране всех этих состояний.
Вроде Эдмунд продолжал что-то говорить, но я, ничего не слыша, ужа шла к двери возле его кровати, ведущей на смотровую площадку со странным зубчатым бортиком.
Эта дверь запиралась только на маленьких металлический крючок, поэтому выйти ничего не помешало. Сделав вдоль круглой стены пару шагов, я рухнула на каменный пол, вжимаясь спиной в холодную стену.
Глядя на поле, где до сентября люди выращивали пшеницу, я продолжала задыхаться. Ни заплакать, ни успокоиться не удавалось, и я продолжала безмолвно трястись, слыша только стук крови в висках.
…
37. Луна.
…
Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем я начала дышать спокойно, но после этого в тишине и спокойствии я провела совсем не долго — дверь в башню открылась.
— Есть будешь?
Я, не подняв взгляда, отрицательно помотала головой. Говорить сил не было.
— Могу принести тарелку сюда.
Эдмунд беспокоился, но не знал, что должен сказать и опасался подходить, чтоб не сделать хуже, а я и сама не знала, что хочу услышать. Обоим оставалось лишь молчать.
— Ладно… Но не сиди на холодном, — в меня прилетел комок из одеяла. — Прости, промазал.
Учитель скрылся в здании и медленно закрыл за собой дверь.
Я завернулась в ткань и слепо уставилась вдаль.
Не прошло и минуты — снова скрипнули петли. Мисочка опустилась на пол и рука учителя медленно пододвинула её ко мне.
— Я приготовил супчик. Вдруг передумаешь.
Он ещё несколько секунд просидел в дверном проёме, ожидая реакции, но, не получив, сел на расстоянии вытянутой руки от меня.
— Что сегодня случилось?