– О! Погодина-… – Услышала она свою фамилию, произнесенную с издевкой. Та, что отметила ее появление подобным образом, сделала красноречивую паузу, опустив «ради праздничка» вторую часть школьной дразнилки, как бы само собой подразумевавшейся: «Погодина-уродина». Катя не сразу признала в этой, кричаще одетой, накрашенной девице, курившей в обществе двух парней, Райку, пользовав-шуюся в школе скандальной славой двоечницы и мальчишницы.
Закусив губу, она бочком прошла между ними в тесную переднюю, оттуда – в полутемную комнату, заполненную танцующими парами.
– Давай, заходи. Чего в дверях застряла? – Хозяйка потянула ее к торшеру, на абажур которого «для интиму» был наброшен цветастый шарфик. И, внимательно оглядев, безжалостно отметила: – А ты ничуть не изменилась.
Эта, безобидная с виду реплика была равносильна жирной двойке в дневнике. Ведь Катя не переставала надеяться, что повзрослев изменится к лучшему. Ее взгляд, напряженно блуждавший по лицам приглашенных, нашел то, что искал. Облокотившись о подоконник, Марик разговаривал с незнакомой девушкой.
– Кто это? – не удержавшись, спросила Катя. – Я вижу ее впервые.
– Моя соседка – Ада. Аделина. – Люба смерила Катю иронически-сочувствующим взглядом. – Не остыла еще? Завидую твоему постоянству.
– Ты о чем? – ощетинилась Катя, зло сверкнув на нее глазами.
– Ладно, ладно. Замнем для ясности.
– О! Смотрите-ка, Кузнечик! Все такая же зеленая, коленками назад! – не прерывая танца, осчастливил ее вниманием один из одноклассников.
«Кузнечиком» Катю прозвали за длинные сухие ноги с острыми коленками. Но и этим не ограничивался набор ее прозвищ. «Тушканчик», например, или «Летучая мышь» – за торчащие топориком уши. Позднее, уже в 9-10 классе – «Гладильная доска» или «Лыжа» – за плоскую грудь и впалый живот. Правда, иногда величали ее и удивленно-уважительным «Сократ». Отторгаемой однолетками, ей ничего другого не оставалось в жизни, кроме как запоем читать – всё, что попадало под руку. А потому нередко случалось, что она поражала одноклассников и учителей неожиданными знаниями, широтой кругозора. Именно эти качества Марк ценил в человеке превыше всего, поскольку сам он слыл в школе эрудитом № 1. Вот почему он относился к Кате с неизменным уважением.
– У меня аля-фуршет, – сказала Люба. – Так что каждый сам себя угощает, сам себя обслуживает.
Вкусные вещи Кате перепадали не часто, поэтому она не стала ждать повторного приглашения и, пристроившись у накрытого стола, отдала должное всему, что там было.
Один танец сменял другой. Молодежь отплясывала до дребезжания посуды в серванте. Все были веселы, раскованы и непринужденны. Все, кроме Кати, ощущавшей себя инородным телом, этаким бельмом на глазу. «А Марка, как на зло, словно приклеили к любиной соседке. Вон, несет ей шампанское! Подсыпать бы туда мышьяку. Чтоб, корчась, брякнулась на пол, кверху лапками. Какое вообще отношение к вечеринке их класса имеет эта холеная еврейка? Ну конечно, они уже и танцуют вместе.» Катя уселась в единственное кресло под торшером и, перекинув ногу на ногу, приняла независимо-наблюдательную позу, всем своим видом будто говоря: «А видала я вас всех…»
Люба завозилась у магнитофона, меняя кассету. Танцующие пары распались. Марк с Аделиной снова вернулись к окну, о чем-то оживленно беседуя.
– Белый танец! – провозгласила хозяйка.
Едва звуки танго коснулись уха Кати, она сорвалась с места и, оттолкнув застрявшую посреди комнаты пару, в два прыжка оказалась у окна.
– Марик! Белое танго. Станцуем?
Тень недовольства пробежала по его лицу. Ему очень не хотелось прерывать незаконченную беседу. Ему не хотелось танцевать с ней. Но он был хорошо воспитан.
– Привет, Катя. А я тебя и не заметил. Пошли.
Он первый в этот вечер назвал ее по имени. Он первый танцевал с ней. Марк был долговязым, сутулым и бледнолицым. Он носил очки с толстыми стеклами, из-за которых его глаза казались неправдоподобно огромными, и постоянно вытирал об штаны влажные ладони. Вот и сейчас, прежде чем подать ей руку, он погладил ею свое бедро. Но Катя ничего не замечала. Она смотрела на него, как ребенок – на новогодний подарок в блестящей упаковке, решив, что теперь уж ни за что не упустит свой шанс.
– Марик, – сказала она, смущаясь и в то же время настойчиво. – Мы живем с тобой на одной улице. Ты проводишь меня после вечеринки? А то я боюсь возвращаться одна.
Он замешкался ненадолго и нехотя сказал:
– Ладно. Если больше некому…
Они танцевали молча. Он думал о своем, скорее всего об Аделине, которую тут же пригласил кто-то другой. Катя же упивалась счастливыми мгновениями его близости, мечтая лишь о том, чтобы это танго никогда не кончилось. Прикрыв глаза, она вся ушла в ощущения, ловя на щеке его дыхание, тепло его ладоней на своей спине. Поскольку он был сутулый, а она плоская, их тела практически не соприкасались, разве что коленки, да плечи. Но и этого ей было более чем достаточно. Она представляла, что они не танцуют, а обнимаются где-нибудь в парке, под прикрытием ночи.