Наверное, надо поблагодарить его маму за безупречное чувство времени. Но я не стану. Мы выходим из комнаты, и я оглядываюсь на кровать. Ночью мамы не будет поблизости. А я реально больше не верю в свою силу воли.
Неловко, это когда взрослый мужик ковыляет из своей детской спальни, пытаясь спрятать стояк, чтобы встретиться лицом к лицу с родственниками, не причинив никому психологической травмы.
И хотя часть меня хочет, чтобы Чесс увидела, что она со мной творит, я уже достаточно на нее надавил. Уверен, она без всяких угрызений совести надает коленом по моим нежным яйцам и улетит домой следующим рейсом.
У меня не очень хорошо получается держаться подальше. Знаю. Повторял себе это столько раз, что и не сосчитать. Проблема в том, что я безумно её хочу, так сильно, что низ живота сводит. Постоянно ловлю себя на том, что без раздумий тянусь к ней, только чтобы остановиться в последний момент. Потому что она не моя.
Но тело настойчиво утверждает обратное и на данный момент весьма мной недовольно. Ноющий член, раненое сердце и трясущиеся руки, я в полном раздрае.
И при этом притащил Чесс в свою комнату. Что за глупые игры. Понятия не имею, как буду держать руки подальше, когда мы ляжем спать в той маленькой гребанной кровати. Боже, я не испытывал такого желания кончить с седьмого класса, когда увидел сиськи Энджел Рамирес на уроке физкультуры.
Я просто жалок.
— Ты что-то сказал? — Чесс подозрительно смотрит на меня зелеными глазами.
— Ничего. — Открываю французские двери и веду ее в патио.
Мой брат и его жена Эмили сидят в плетеных креслах. Они оба встают, и я замечаю небольшую выпуклость живота Эмили. Делаю резкий шаг, нога слишком быстро встречается с землей, и я спотыкаюсь.
Идущая рядом Чесс врезается в плечо. Внезапно я чувствую, как ее ладонь скользит в мою, крепко и надежно сжимая, и знаю, что она тоже заметила Эмили, и все прекрасно поняла. В горле встает ком, я с трудом сглатываю.
Сжимаю ее руку в ответ, а потом ослабляю хватку, как будто я просто парень, ведущий свою девушку знакомиться с семьей.
Гленн идет навстречу. Брат на пять лет старше. Хотя он сантиметров на пять ниже, со светлыми волосами вместо каштановых, и шире в талии (потому что, на его работе не надо пахать до упаду), мы все еще очень похожи.
Гленн занимался бегом в колледже, однако не попал в профессионалы. Но это не значит, что брат не силен, как бык. Он почти выбивает из меня весь воздух, когда мы обнимаемся, хлопая по спине так сильно, что я закашливаюсь.
— Рад тебя видеть, приятель, — говорит он, отступая на шаг и переводя взгляд на Чесс.
Я представляю их друг другу, приветствую Эмили дежурным поцелуем и справляюсь о её самочувствии. Да, я знал. Просто до сих пор не видел визуального доказательства. Вскоре мы с Чесс устраиваемся в кресте для двоих, и моё семейство начинает не слишком тонко выпытывать информацию.
— Итак, — говорит мама, держа «Маргариту» в руке. — Как вы познакомились?
— Я снимала его обнаженным, — говорит Чесс, прежде чем откусить кусочек тортильи с гуакамоле.
Мама давится напитком, папа сдерживает улыбку, а Гленн открыто смеется.
Чесс замолкает с полным ртом еды, ее кремовая кожа становится ярко-розовой.
— Черт, — невнятно бормочет она. — Я не имела в виду...
— Это была фотосессия для благотворительного календаря, — сообщаю я, сжалившись над девушкой. — Чесс — профессиональный фотограф.
Она слабо кивает и делает глоток напитка.
— Должно быть, Финн произвел хорошее впечатление, — поддразнивает Эмили, подмигивая.
— Господи, Эм, — выпаливает Гленн, все еще смеясь.
— Что? Я всего лишь говорю, что девушка имеет право немного отвлечься, глядя на голого парня.
— О, он был там не единственный голый, — уверяет Чесс, затем понимает, как это прозвучало и морщится. — Я имею в виду, что видела множество других голых парней. Дерьмо.
Мой отец теряет самообладание и начинает хихикать низким, хриплым голосом.
— Черт возьми, — бормочет Чесс, теперь уже красная, как помидор. Нецензурные слова, слетающие с языка, кажется, смущают её еще сильней, и девушка утыкается лицом в изгиб моего плеча. — Убей меня прямо сейчас.
То как неожиданно она потянулась ко мне в поисках защиты и утешения, заставляет сердце сжаться. Я обнимаю ее стройное тело, прижимая к себе.
— Может, выпьешь немного, прежде чем продолжишь беседу, — поддразниваю я, прижимаясь губами к ее волосам. — Ну, чтобы слегка расслабиться.
Маленький кулачок врезается в мой живот.
— Заткнись, — говорит она мне в плечо, дыханием согревая рубашку.
Поскольку в этот момент она моя девушка, я перехватываю её кулак, прижимаю его к сердцу и целую Чесс в макушку. Только подняв голову, замечаю, что вся семья наблюдает за мной.
На лице мамы такое облегчение, она почти готова прослезиться, что вызывает неприятный укол вины. Этот взгляд говорит, что беспокойство осталось в прошлом, её сын больше не одинок, но я слишком её обнадежил. Она переводит взгляд на Эмили, и счастливая улыбка становится шире.
У нее наконец-то будет внук.
Чесс рядом продолжает переживать из-за своей болтливости.
— Не волнуйся, Чесс, — говорит отец, поддавшись вперед и нежно похлопывая ее по колену. — Ты прекрасно впишешься.
Она поднимает голову, откидывая темные пряди волос с лица. Я мгновенно чувствую потерю.
— Сомневаюсь, что кто-то из вас может ляпнуть нечто такое же неловкое, — говорит она отцу с кривой улыбкой.
— Нет, — со смешком соглашается он. — Только Финн. Но мы позволили ему остаться.
— А еще, когда он проигрывает игру, меня в знак сочувствия угощают в баре бесплатно, — добавляет Гленн, подмигивая.
Я так давно не был дома, что уже и забыл, каким Гленн может быть придурком.
Чесс делает глоток «Маргариты», прежде чем ответить.
— Значит, не так уж и часто тебе удается выпить в баре бесплатно.
Именно здесь, в залитом солнцем патио родителей, с терпким вкусом «Маргариты» на языке и хриплым голосом Чесс в ушах, мое сердце, мозг и тело приходят к одному простому соглашению: эта женщина — моя.
Папа начинает рассказывать Чесс о местах, которые она должна посетить в Сан-Диего, а я решаю помочь маме наполнить пустую миску из-под чипсов. Она не нуждается в помощи, но мне надо сказать ей несколько слов.
Едва мы оказываемся на её солнечной кухне, как она переходит к делу.
— Ну ладно, давай покончим с этим. — Она прислоняется к столешнице.
— О, так ты хочешь поговорить о том, как пригласила Бритт на праздники, не обсудив это со мной?
— Я не могу спросить, Финнеган, если ты не отвечаешь на звонки.
Бах.
Со вздохом я прислоняюсь к столешнице напротив.
— Я уже сказал, что сожалею. Мне не следовало тебя избегать. Но иногда ты приставучая как де... черт.
Мама фыркает и отворачивается, ставя посуду в раковину.
— Можешь сказать «дерьмо», Финн. Я уже взрослая.
— Матери не бывают взрослыми. Они наполовину целомудренные святые, а наполовину вечные ворчуньи.
— Ха.
Я утаскиваю манго из вазы с фруктами и отправляюсь на поиски ножа для овощей.
— Теперь я в порядке, ладно? Я счастлив. Так что, пожалуйста, оставь историю с Бритт. Пусть эта рана заживет.
— Считай, что я больше не вмешиваюсь, — клянется мама, поднимая руку. — Мудрая женщина умеет вовремя остановиться.
Я умалчиваю тот факт, что ей надо было остановиться еще несколько месяцев назад. Мудрые мужчины тоже знают, когда нужно отступить.
— Итак... — говорит мама голосом, в котором отчетливо слышится любопытство. — Чесс — милая.
На моих губах появляется улыбка.
— Милая, не то слово, которым бы я её описал.
— Да? А как бы ты её описал? Вот, возьми тарелку.
Идеальная. Трахабельная. Ошеломительная. Весёлая. Моя.
Моя.
Моя.
— Великолепная, — говорю я, кладя манго на тарелку. — Она великолепна.
Мама раздраженно вздыхает.
— Мужчины. Ни один из вас не умеет правильно выразить свои чувства.
Она заставляет меня благодарить за каждый восход солнца. Потому что я просыпаюсь, зная, что она есть в этом мире.
Отложив нож, поворачиваюсь к матери.