— Мне поможет возвращение к работе над большим проектом.
— Кстати, об этом, — говорит Джеймс. — Не решался спросить, но...
— Но? Когда ты был стеснительным? Просто выкладывай.
Он фыркает.
— Помнишь Майкла Харрисона?
— Конечно. — Майкл тоже фотограф. Мы вместе ходили в школу. — Как он?
— Весь в делах. Собирается в Милан на следующей неделе, и он спрашивал о тебе.
— Обо мне? Почему?
— Я обедал с ним. Мы пообщались, я рассказал о тебе и пожаре, в общем одно за другое.
— Ты мямлишь, Джеймс.
Джеймс издает чмокающий звук.
— Он хотел знать, не хочешь ли ты поработать над проектом для него.
— Иди ты. — Я резко вскакиваю.
— Он колоссальный, Чесс. Помнишь старую рекламную кампанию «Есть Молоко» ?
— Конечно.
— Представь нечто в этом стиле, но направленное на просвещение о раке простаты. Они собирают для фотосессии самых горячих голливудских звезд мужского пола.
Внезапно, я снова сажусь.
— Какого черта Майкл от этого отказывается? И откуда знает, что они захотят меня?
— Потому что, когда модный фотограф получает личное приглашение от Армани в Милан, он не говорит «нет». И рекламная компания согласилась с его предложением, потому что они видели снимки Декса и Ролондо. Они хотят что-то подобное. — Голос друга звучит почти легкомысленно. — Это хорошие деньги, Чесс.
Джеймс называет сумму, от которой слегка кружится голова.
— Че-е-ерт.
— Вот именно, — подтверждает он.
— И мы сможем поработать вместе? — сердце бьется чаще, меня переполняет волнение.
— Ну, если хочешь.
— Заткнись. Ты знаешь, что хочу. Правда думаешь, я не знаю кто вложил эту идею в его голову?
Я почти слышу, как он улыбается.
— Так ты возьмешься? Проект стартует через две недели. Они должны знать точно как можно скорее. Работа займет около месяца, может двух, в зависимости от расписания.
— А где я буду жить? — я снова вскакиваю, прикасаюсь к краю своего платья, а затем прогуливаюсь на другую сторону гардеробной, проводя рукой по рукавам костюмов Финна.
— С деньгами, что они платят, можно снять квартиру. Но Майкл предложил воспользоваться его лофтом.
— Майкл чертовски щедр.
— Ой, ради Бога, Чесси. Ты же знаешь, он всегда был к тебе неравнодушен. Я совсем не удивлен, что он спросил о тебе.
Запнувшись, я таращусь на стену с кроссовками, предметом тайной гордости и обожания Финна.
— Он же не ожидает… Ты ведь рассказал ему о Финне, верно?
Финн. Что он скажет? Прижимаю руку к горячей щеке и чувствую, что пальцы ледяные.
— Да, я сказал ему, — раздраженно отвечает Джеймс. — Не принижай себя. Речь идет о твоем таланте и о том, что люди признают его.
Я приучила себя не возлагать больших надежд на хорошее. Планы меняются, обещания нарушаются. И вы слишком часто стоите на обочине в ожидании родителей, которые забыли об очередном школьном мероприятии, это неизбежно.
Но я не хочу, чтобы мое детство влияло на меня. Поэтому позволяю себе воодушевиться.
— Я заинтересована. Конечно, заинтересована.
— Я так чертовски взволнован, — выпаливает Джеймс.
Я широко улыбаюсь, хочется скакать вокруг. Но тут взгляд снова наталкивается на ботинки Финна. Моя улыбка гаснет.
— Пока ничего не отвечай, — говорю я Джеймсу. – Мне надо поговорить...
— С Финном, — поддерживает Джеймс, словно ничего другого и не ожидал, как будто мы уже все решили.
Мы. Я живу с мужчиной. Сжимаю холодные пальцы, и трясу ими, чтобы согреть.
— Но я скоро дам тебе знать.
Повесив трубку, я подхожу к платью. Счастье — странная штука. В одну секунду оно окружает вас, и вы купаетесь в нем, с радостью позволяя ему себя поглотить. А в следующую секунду налетают мысли, и требуется приложить усилие, чтобы удержать свое счастье.
Финн — мое счастье. Но он не может быть его единственным источником. Так я утону.
Чесс вышвырнула меня из ванной, а точнее, из спальни. Она объявила место «девчачьей территорией», поскольку готовится к сегодняшнему вечеру. Мне нравится, что она это сделала и велела мне уйти, значит, она чувствует себя как дома.
И хотя торчу тут в смокинге, с шеей, плотно сжатой жестким белым воротничком, я счастлив, ожидая на диване и щелкая каналы телевизора. Время от времени до меня доносятся звуки: шум душа, пронзительное жужжание фена, и мне действительно хочет подсмотреть.
Но я не буду. Лучше предвкушать.
Сегодня вечером мы должны присутствовать на приёме, организованном благотворительным Фондом Уэтта, спонсором нашего календарем. Несмотря на то, что здесь соберется куча футболистов, в приглашении четко прописано — это официальное мероприятие.
Среди моих товарищей по команде было масса недовольства. Лично для меня, надеть смокинг — все равно, что надеть костюм в день игры, так что я не собираюсь жаловаться.
Дверь спальни дальше по коридору открывается с решительным щелчком, за которым следует цоканье каблуков. Поднявшись на ноги, я направляюсь к Чесс.
Я оказываюсь быстрее, и мы встречаемся в конце коридора.
Едва взглянув на неё, кружится голова и пол уходит из-под ног.
— Вау, — выдыхаю я. — Выглядишь… Ты чертовски великолепна, Честер.
Её щеки розовеют, девушка смотрит на себя вниз, словно пытаясь найти изъяны.
— Никогда раньше не была на официальном приёме. Надеюсь, это подойдёт.
— Идеально. — Делаю шаг ближе, её аромат и тепло действуют как наркотик. Она сводит меня с ума. — Ты само совершенство.
Платье длиной до пола держится на тонких бретельках. Оно скользит по её телу, как масло, белая ткань, покрытая черным кружевом, дразнит проблесками обнаженной кожи, когда девушка двигается.
— Пожалуйста, скажи, что под ним что-то есть, — умоляю я. — Не думаю, что смогу нормально функционировать, если случайно увижу сосок.
Она смеется.
— Там подкладка. Никаких сосков.
— Я почти жалею об этом. — Потянувшись к ней, обнимаю за талию, но замираю, когда обнаруживаю голую гладкую кожу. — О, а это что у нас тут?
— Наверное, моя спина, — невозмутимо отвечает она.
Притягиваю её ближе, скользя рукой вверх и вниз.
— Вся твоя спина. — Заглянув ей за плечо, я издаю стон, убедившись в этом. Коварное платье заканчивается чуть выше изгиба её попки в форме персика. — Господи, Честер. Ты меня убиваешь.
На розовых губах играет легкая улыбка, когда она теребит лацканы моего пиджака.
— Я почти уверена, что ты захочешь выжить, хотя бы для того, чтобы позже снять его с меня. – Девушка поправляет мой галстук-бабочку, и ее зеленые глаза встречаются с моими. — Боже, ты великолепен. Я словно каждый раз забываю об этом, а потом «бам» и мои колени слабеют, а сердце трепещет.
От того, как она просто берет и говорит это, пока скользит по мне взглядом, как будто я горячая сливочная помадка в холодный день, у меня самого слабеют колени. Свободной рукой обхватываю ее щеку, шелк волос скользит по моим пальцам. Не произнеся ни слова, я ищу ее губы.
Ее губы — этюд противоречий: мягкие, но упругие, податливые и жадные. Чесс вздыхает во время поцелуя, издавая тихие звуки удовольствия и желания. Что вызывает во мне яростную волну похоти. Я беру ее рот, владею им, погружаюсь глубже, насыщаю её настойчивыми поглаживаниями языка, словно она изголодалась по нему. И все же, это именно она владеет мной. Это я умираю от голода.
— Люблю тебя целовать, — говорю я ей в губы, не останавливаясь, но забирая всё больше и больше. Умоляя об этом же в ответ. Чесс хватает меня за лацканы пиджака, прижимает ближе.
Скольжу рукой вдоль изгиба её спины, вниз под край платья. Из меня вырывается болезненный стон. Еще больше атласной кожи.
— Черт возьми, нет, — умоляю я, посасывая её нижнюю губу. — Ты голая?
Чувствую её улыбку.
— Никаких линий от трусиков, — бормочет она, ее дыхание горячее и влажное.
Хватаю ее за задницу, сжимая упругую плоть.
— Черт, детка. Мы не выберемся отсюда.
Она тянет зубами мою верхнюю губу, пока наклоняется, чтобы обхватить член, твердый и требовательный под швом брюк.