- Господина Готье нет дома, - сказала она. Этого я совсем не ожидал и воскликнул чуть не со злостью:
- Надо же! Всегда торчит дома до одиннадцати, а тут на тебе...
- Вы договорились о встрече?
- Нет. А где его можно застать?
- Он не сказал, куда идет. Но, по-моему, он ушел надолго и вернется не раньше обеда.
- Что ж, тем хуже для него. Передайте ему, пожалуйста, что к нему заходил убийца Рауля.
- Непременно, - любезно ответила почтенная дама. - Господин Готье будет весьма огорчен, что вы его не застали.
Позднее я узнал, что она приняла меня за киноактера, который назвался персонажем какого-то своего фильма, сочтя, что так Жюльен его скорее вспомнит. Впрочем, я отрекомендовался убийцей вовсе не из желания удивить или напугать старушку. Таким образом я связывал себя, отсекал искусительную возможность передумать. И не зря, так как едва только дверь закрылась, я уже невольно пожалел о сказанном. Отчаянные решения нужно приводить в исполнение с ходу, второй попытки они не выдерживают. Однако после минутного колебания моя решимость все же устояла, и с улицы Коперника я уверенным шагом направился на улицу Четвертого Сентября. Люсьене я исповедоваться не собирался. У меня не хватило бы духу сказать ей, что Серюзье нет в живых. Но мне пришло в голову, что Жюльен, может быть, пошел к ней. Для того чтобы он вылез из дому в такую рань, должна была быть исключительно важная причина. Вполне возможно, что после вчерашнего разговора они решили встретиться еще раз, сегодня, чтобы поделиться, кому что удалось узнать об интересующем их деле, и решить, что делать со мной.
Госпожа Бюст, успевшая выздороветь, сказала мне, что Люсьена в кабинете начальника принимает посетителя, и охотно сообщила его имя. Господин Жюльен Готье.
- Если хотите, я скажу мадемуазель Люсьене, что вы прийти.
- Благодарю вас. Я не спешу.
- Это, может быть, надолго. Господин Готье ждет звонка.
Я сел на один из двух стоявших в приемной стульев, в простенке между моим кабинетом и окошечком госпожи Бюст. Голоса Люсьены и Жюльена доносились из-за стены глухо - впрочем, я и не прислушивался. Мне было почти безразлично, о чем они там толкуют. Я не спеша примерялся к новой роли, с удовольствием убеждаясь, что чувствую себя в ней уверенно. Это чувство было мне знакомо: я вспомнил, как однажды утром проснулся в таком же настроении, перед тем как обновить костюм, который, как я знал, особенно хорошо сидел на мне. Зазвонил телефон.
- Алло, да, сейчас соединяю, - сказала госпожа Бюст и звякнула трубкой.
- Это звонят господину Готье, - пояснила она мне. - Господин Фенелон, эксперт-графолог.
Слова ее словно вывели меня из оцепенения. Вернулась недавняя стремительность и настороженность преследуемого по пятам. Бывает, что пойманный в ловушку и уже было смирившийся зверь вдруг находит лазейку и стремглав бросается в нее - так и я, поняв вдруг, что есть еще выход, пробудился от сонной покорности и весь напрягся. Жюльен старался говорить громко и отчетливо, чтобы господин Фенелон лучше слышал его, так что и я без труда различал каждое слово.
- Алло? Да. Прекрасно. Так. Значит, вы убеждены, что почерк, которым написано письмо из Бухареста, идентичен образцу? Вероятность ошибки ничтожна. Так-так. Я понял. Практически не подлежит сомнению.
Не дождавшись конца разговора, я направился к выходу, объяснив госпоже Бюст, что у меня срочное дело и я зайду позже. Я шел вниз, напевая, а под конец пустился по лестнице вприпрыжку. Итак, бесспорно доказано, что Серюзье жив-здоров и скорее всего действительно находится в Бухаресте, если только, конечно, его не похитили и не держат взаперти. Из этого следует, что я вполне безобидный тип, которого можно оставить в покое. Вернется Серюзье, ему расскажут о моих фокусах, и он сам решит, что со мной делать. Получив заключение эксперта, Люсьена и Жюльен могли рассуждать только так, и это дало мне драгоценную отсрочку. Теперь мне ничего не стоило рассеять сомнения и дяди Антонена. Экспертиза, установившая, что Рауль жив, для него будет подтверждением того, что прежнего Рауля не существует и его преображение подлинный факт. А ведь меня потому и захлестнуло отчаяние, что дядя перестал мне верить и я остался совсем один, теперь же вместе с надеждой восстановить его доверие ко мне возвращалась жизнь. Как-никак дядино участие поможет мне уладить дела с Рене. Впрочем, у меня появилось время, а стало быть, отпадала необходимость ускорять ход событий.
Я весело шагал по бульвару Капуцинов, глазея на прохожих и на витрины. В одной мне бросилась написанная крупными буквами реклама: "ПОСЕТИТЕ РУМЫНИЮ". Ухмыльнувшись, я пошел было дальше. Но не успел отойти на несколько шагов, как застыл, словно передо мной разверзлась пропасть. Веселья как не бывало. В памяти у меня всплыли слова, сказанные секретарше Жюльена: "Передайте ему, что заходил убийца Рауля". Пропал, решил я в первый момент. Сказанного не вернешь, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предугадать, как воспримет эту злосчастную фразу Жюльен. Разумеется, узнав об этом посещении и справившись у секретарши о внешности гостя, он поставит на ноги полицию. Удар был сокрушительный, но я не позволил себе вновь поддаться отчаянию, как только что, когда уже готов был признаться в преступлении, которого не совершал. Нет, я твердо намерен был обороняться. И успокаивал сам себя. В конце концов, вовсе не обязательно, чтобы Жюльен расценил мои слова как признание. Возможно, он усмотрит в них иронический и горький намек на его подозрения, которые он дал мне явственно почувствовать в конце нашей первой беседы. И, может быть, есть способ исподволь внушить ему именно это толкование. Я стал думать, как бы это сделать, но в возбужденном мозгу мысли беспорядочно скакали, оттесняя друг друга, так что сосредоточиться на какой-нибудь одной было просто невозможно. Не разбирая дороги, я несся куда-то вперед, и с такой же бешеной скоростью мелькали мои мысли, я просто не мог совладать с ними. К половине первого я еще не надумал ничего толкового и дал себе зарок не идти обедать до тех пор, пока не найду плодотворную идею. Однако ничего умнее, чем просто-напросто пойти к Жюльену и рассказать ему все как есть, так и не изобрел.