– Я по дороге сюда видел пустую кладовку. Там нас никто не увидит. Пойдём?
– Я ещё не докурил.
Будь это обычный ухажёр, Никита послал бы его на три буквы. Он не привык прощать малейшей грубости, не говоря о полном пренебрежении к приставаниям. Это равнодушие бесило Никиту, но он заставил себя терпеть и ждал. Роман Викторович докурил, протянул ему руку ладонью вверх и приказал:
– Веди!
Кладовка оказалась то ли чьим-то кабинетом, то ли складом ненужных вещей. Зато в ней обнаружился стол, а главное – дверь можно было запереть изнутри, чтобы им никто не помешал.
Никита вошёл, ведя Романа за собой. Однако развернуться лицом и обнять, как он планировал, он уже не успел. Роман Викторович швырнул его на стол, прижав одной рукой. Второй зашарил по брюкам, расстёгивая их.
Никита не сопротивлялся. Происходило как раз то, чего он добивался. Он улыбнулся и широко раздвинул ноги.
Прелюбодеяние и наказание
После выходных Никита дал Роману Викторовичу два дня. Один, чтобы прийти в себя после попойки. Второй, чтобы у него был шанс самому прийти к парню. За продолжением знакомства, так сказать.
Когда же он не появился, Никита пошёл к нему сам. Постучал в дверь кабинета и, не дожидаясь разрешения, вошёл.
– Добрый вечер, Роман Викторович! Можно?
– Ты уже вошёл. Что нужно?
Начальник сидел за столом. Он взглянул на посетителя и вернулся своему занятию: он что-то писал, временами чёркал, исправлял, а потом продолжал писать дальше.
– Я по личному вопросу.
– По личным вопросам к личному психологу. Ко мне – только по работе.
– Рабочее время закончилось. Я пришёл по личному вопросу.
Никита подошёл, облокотился на стол начальника и посмотрел на него сверху вниз. Роман Викторович взглянул на часы, затем на Никиту. Поняв, что тот и не думает отстать, отложил ручку в сторону.
– Выкладывай!
– Я бы хотел предложить вам продолжение…
– Продолжение чего?
Никита мысленно вспыхнул, но внешне постарался остаться спокойным. Он выпрямил руки, прогнулся в спине и опустил тембр голоса на полтона ниже:
– Мы с вами неплохо провели время в подсобке ресторана три дня назад. Мне хотелось бы про…
– А! Так это с тобой было? Оба раза с тобой?
Роман Викторович остался невозмутим, а Никита заскрежетал зубами от злобы: мало того, что этот нахал не помнит, с кем трахался, так ещё и кого-то левого успел поиметь! Чёрт! Надо было уговорить его тогда домой ехать! Никита трижды проклял свою самонадеянность, когда он решил, что после простого перепихона ему больше ничего не понадобится делать. Он уже мотал головой, отрицая то, что во второй раз был он, когда в голову пришла запоздалая мысль, что второй раз следовало зачислить себе в заслуги. Вряд ли это помешало бы. Но было поздно. Оставалось следовать плану и рассчитывать на свою настойчивость. И немножечко на удачу.
– Я надеялся, что после такого хорошего вечера, мы сходим куда-нибудь вместе.
– Уже пришли. На работу! Хочешь ещё куда-нибудь – так я не держу. Вали!
– Я надеялся провести время вместе…
Никита как бы случайно потыкал тазом о стол начальника. Тот опустил взгляд вниз, откинулся на спинку стула, нащупал в кармане сигареты, достал и закурил. Его взгляд медленно прогуливался по телу Никиты. Тот не торопил. Внимание он привлёк. Теперь главное – не спугнуть! Наконец, Роман Викторович заговорил:
– Понравилось?
– С первого раза не понял. Повторим?
Роман Викторович встал, обошёл стол и, грубо толкая Никиту в грудь, заставил его отойти к двери. Припёр к стене, одной рукой схватил за горло, приподнимая над полом и заставляя встать на носочки, второй крепко сжал между ног. Никита резко выдохнул и застонал.
– Что, нравится?
Роман Викторович грубо сминал его промежность, вырывая из Никиты стоны вперемешку с всхлипами – временами боли было больше, чем удовольствия. Никита цеплялся кончиками ботинок за пол, а руками в захват на своей шее. Удушье ему не грозило, но положение было не из самых приятных.
Он приоткрыл глаза и первое, что увидел, кончик ярко-розового языка, бегающий по кромке зубов. Влево-вправо, снова и снова, от клыка до клыка – в ритме тех сжатий, которые его терзали. И вдруг, тело Никиты вошло в этот ритм. Он почувствовал жёсткую, почти моментальную эрекцию. Ощутил, как тело само стало толкаться в сминающую чувствительную плоть руку. Похоть захлестнула с головой, поднялась снизу, от ноющего в желании и в тесном заточении члена, полыхнула в груди, сминая сопротивление и сжигая былую ненависть дотла.