— Хочешь ещё раз мою прямую речь про её буфера куда-то втиснуть? Не получится, дорогой, я уже не знаю как пошутить. Видимо, уже пошутила всё, что могла. За сим, ситуацию с Алексой Денвер провозглашаю закрытой.
Лавой долго молчал, а потом как-то тихо и даже несколько испуганно спросил:
— Линс, ты рехнулась? У меня диктофон это пишет!
Мне ужасно не понравился его тон. Чёрт, ну почему я не прочитала эти долбаные новости за утренней сигаретой, как всегда делаю?!
— Чёрт, да я понятия не имею, что у неё там за ситуация, и что мне комментировать! Я всего два дня не следила за грёбаными новостями, а тут за это время случился конец света местного пошиба?!
Лавой молчал. Я только ещё раз устало вздохнула, изо всех сил стараясь не наорать на этого чёртового писаку, нагнетающего обстановку:
— Лавой, я только что полтора часа горланила на чёртовом стадионе. Последние несколько дней мне было не до новостей, и уж тем более не до Алексы. Расскажи мне, что случилось.
— Господи, неужели ты действительно не знаешь? — Наконец недоуменно спросил Уильямс.
— Ну, в противном случае, ты бы уже давно получил свой комментарий?
— То есть, Ричи ушёл не к тебе?
— Да нет же, Господи! Я узнала, что он вообще от неё ушёл только сегодня, когда мне об этом рассказал Керри!
— И Керри не сказал про Алексу? Что ж, видимо, он и правда твой друг. На самом деле, это всё ставит жирный крест на этой чёртовой статье. — Лавой так тяжело и так устало вздохнул, что мне даже стало его немного жаль. Совсем чуть-чуть. Тем временем Керри, скорее всего услышав своё имя, уверенно направился ко мне, ловко лавируя между людьми.
— Я уже и не знаю, нужен ли мне твой комментарий, честно говоря, — сказал Лавой таким тоном, будто я только что глубоко его оскорбила.
— Ну, раз уж мы всё равно сплетничаем, расскажи в двух словах что там произошло.
— Да что рассказывать! — Расстроенно буркнул Уильямс, — Красавчик махнул ей ручкой и затих, а эта дура не придумала ничего лучше, чем наглотаться таблеток. Повезло, что её Гейб нашёл. Еле откачали.
Лавой продолжил сокрушённо трепаться о своей статье, но я почти не слушала. Медленно оперевшись на столик, я пыталась переварить услышанное. «Наглоталась таблеток» — так сказал Лавой. «Попыталась убить себя» — перефразировала я. Лавой назвал её дурой, мне же очень хотелось назвать её клинической идиоткой. Ведь пережить можно всё, что бы ни случилось, с тем условием, что у тебя всё ещё есть твоя жизнь. Человек приспосабливается, раны заживают, и ничто во всём мире не стоит твоей грёбаной жизни. Ведь ночь сменяется утром, чёрное — белым, и завтра будет новый хренов день, и в этом светлом завтра твоя чёртова жизнь наладится. И это чертовски стоит того чтобы жить.
Лавой продолжал говорить что-то, а я во все глаза смотрела на Керри, тихо прислонившемуся к гримерному столику рядом со мной.
— Лавой, извини, мне нужно идти, — наконец перебила я сокрушавшуюся трубку.
Внезапно реальность обрушилась мне на голову, как огромный мешок с песком. Вокруг веселились люди. Они смеялись, говорили, и радовались, что долгие месяцы тяжелой работы наконец подошли к концу, что вечер удался, что впереди — вся жизнь.
Я выступала на стадионе в то время как Алекса — вечная соперница, девушка, которую я терпеть не могла и которую винила во всех своих бедах, просто человек, такой же, как и я — не хотела больше жить.
— Он сказал тебе, да? — Наконец спросил Керри.
— Вот почему мы так быстро ехали, — я слабо улыбнулась. — Спасибо, что не дал мне узнать утром.
Керри кивнул и, секунду поколебавшись, взял меня за руку.
Дверь в гримерку открылась, пропуская внутрь девушку с огромным букетом подсолнухов.
— Цветы для мисс Киллс, — громко крикнула она и, заметив нас с Керри, стала пробираться через расступавшуюся перед ней толпу. Я обожаю подсолнухи. Они всегда напоминают мне о Солнечном Городе, когда я далеко. И пахнут домом.
Приняв цветы, Керри засуетился в поисках подходящей посудины, а я просто смотрела. Подсолнухи были крупные, жёлтые и очень красивые. Я смотрела на них, и мне хотелось жить. Стянув тесную перчатку, я внимательно осмотрела грязный бинт. Рана саднила от пота и тесноты этой чёртовой перчатки. Я точно знала, что Алекса лежит в Южном Маунт Синае, там же, где и я совсем недавно.
— Как твоя рука, детка? — Спросил Керри, снова садясь рядом.
— Её нужно зашить, — тихо ответила я.
====== Stitched Up Wounds (She’s The Prettiest Girl At The Party) ======
Люди сходятся, люди расходятся, обижаются, плачут, радуются, смеются. Я чувствую себя каким-то эмоциональным банкротом среди них всех. Люди ходят на работу, разочаровываются, верят во что-то, влюбляются. А я? Тоже влюбляюсь. Всегда не в тех и всегда не вовремя. У людей есть цели, дружба, что-то, чему они отдаются без остатка. Люди живут. А я? Тоже живу, конечно. Или что-то вроде того.
Я не знаю, зачем приехала. Последние полчаса я порываюсь то завести машину и уехать, то открыть дверь и вынырнуть из прохлады салона в летнюю духоту залитой солнцем парковки. И наконец, всё же склоняюсь к последнему.
Мой улыбчивый доктор в круглых очках внимательно осмотрел рану, вколол лидокаин и наложил пять швов. Строго велев мне явиться через четыре дня, он уже собирался встать и уйти, когда я наконец решилась:
— Доктор Сандерс, подождите! — Я вскочила с места, готовая броситься в погоню, но мой лечащий врач и без этого покорно остановился в дверях.
— Мне нужно увидеться с Алексой Денвер, — выпалила я на одном дыхании.
Поправив очки, он внимательно посмотрел на меня:
— К мисс Денвер нельзя. Вас нет в списке людей, которых можно к ней пропустить.
Ну конечно, чёртов список и хренова охрана.
— Это касается только журналистов. А я её коллега, — я закатила глаза. Но, увидев, что доброго доктора этим не пронять, только ещё раз вздохнула, и сделала несчастное лицо:
— Мы дружим. Я хотела ехать сюда сразу как узнала, но мы вчера давали концерт, и я даже не успела поговорить с её менеджментом... — я запнулась, не зная, что ещё сказать чтобы пронять его, изо всех сил надеясь, что он не попросит позвонить её менеджеру прямо сейчас, и наконец добавила:
— Я должна увидеть её. Пожалуйста.
Доктор Сандерс только тяжело вздохнул, и не попросил. Мне крайне повезло, что он не в курсе нашей богатой личной жизни. Он провёл меня на «тот самый» охраняемый этаж, и мне не составило труда найти её палату. Гораздо сложнее было заставить себя толкнуть дверь и войти. Алекса лежала на больничной койке и смотрела в окно. Она выглядела настолько маленькой и беспомощной, что у меня сжалось сердце. Её лицо было серого цвета, а руки безжизненно лежали поверх покрывала. Она выглядела так, будто из неё разом выкачали всю жизнь. Алекса чуть повернула голову и смерила меня взглядом потухших глаз. И в её словах я не услышала неприязни. Будто ей было совершенно наплевать:
— А, это ты? Пришла добить меня? Давай, скажи, что мне силикон в голову ударил. Или что там ещё ты любишь обо мне говорить.
Я пожала плечами, и здоровой рукой пристроив увесистую коробку на её прикроватной тумбочке, не ответила, что примерно это обычно и люблю говорить:
— Вообще-то, я принесла тебе кексы. Шоколадные. С шоколадом внутри.
Она сморщила нос:
— Ненавижу шоколад.
— Не ври, только тем и занята, что его топчешь.
— Ничего подобного.
— Ага, расскажи мне. — Я закатила глаза.
Мы помолчали немного. Наконец, Алекса снова посмотрела на меня:
— Зачем?
— Ну, не могла же я вообще ничего не принести? — Я вскинула бровь.
— Зачем ты здесь, я имела в виду, — пожала она плечами.
Я скопировала её жест:
— А что, ты сильно занята?
Мы посмотрели друг на друга в упор, глаза в глаза. Алекса невесело усмехнулась:
— Хочешь поговорить о Ричи?
Не зная толком куда себя деть, я переставила коробку с кексами на стол перед ней, а затем присела на край кровати, и покачала головой:
— Нет, вообще-то хочу поговорить о тебе.
О себе она, очевидно, не хотела говорить. Алекса просто рассматривала меня — свежую, здоровую и красивую, с такой же головой набитой дерьмом, как и у неё. Её взгляд остановился на моей аккуратно забинтованной руке, а затем снова вернулся к лицу. Я только криво и невесело усмехнулась.