- Не знаю. Девушки все жестокие!
- Жестокие?
- Конечно! - широко улыбаясь, он смотрел в ее милые серые глаза и отражался в них голой загорелой охрой и растрепанным углем и был уверен, что им обоим нравится то, что они видят. - Я страдаю, а ты смеешься надо мной - разве это не жестоко?
Она снова засмеялась, и щеки ее порозовели. И когда он поцеловал ее, зарылась мокрыми пальцами в его волосы, и ледяные капельки потекли мурашками по его разогретой солнцем спине.
С тех пор он успел заполучить изрядно самых настоящих боевых ран, и от палаша-бердыша там тоже было, наверное (хрен упомнишь, каким железом вся им виданная орочья дрянь машет), и может, они его и украсили, но вот тот, якобы от палаша который, все равно оставался единственным ценным.
========== 8/13. Балин, Глойн ==========
Плечо привычно ныло, который год уже предсказывая грядущую пору гроз. Балин смотрел на разложенную на столе карту, но та, будто топь, не держала шаги его взгляда, и мысли его тонули в былом. Ну и гнусная же погода, Дьюрина ради… В этом все дело. Идет гроза, и грохот ее будит боль в старых шрамах. Он глубоко вздохнул. «Руна К пишется не так» — и Кили послушно царапает пером пергамент, зачеркивая неправильное и записывая по-новому. Вот так и шрамы. Отметины исправленных ошибок. Не так нужно было отбить удар - росчерк стального пера по груди. Не туда нужно было уходить из-под удара - и тянутся кровавые чернила по лицу, капают на шею. Он весь был сплошь измаранный пергамент, бесчисленные ряды исправленных, да не выученных ошибок.
Может, он взялся учить не тот язык?
Казад Дум. Давняя мечта, неприступная и манящая, жестокая, как любая красавица. Он грустно усмехнулся. Вместо красавиц ему тогда виделось, как однажды он войдет в великие морийские врата и обратит в бегство любого врага, что таился там, и этот славный бой он воображал, выходя с другом Гиннаром и братом на учебный бой, а потом был бой настоящий, первый.
Трое верховых против их двоих, пеших. Какими прежде виделись ему битвы - яркими и многоцветными, будто чужеземные шелка… А как просто и грубо все оказалось, как же нище: темный лес вокруг, красно-серая сталь в руках, белые вспышки сталкивающихся клинков кромсают воздух - и все. Годы тренировок вскипели у него в крови, спасительно захватили его и повели, точно марионетку за нитки. В сторону от замаха одного, отбить удар другого, прыжком вперед, под свистящий ятаган третьего - и назад, заслоняя горло и грудь тянущим за собой бусы алых капель клинком. Медленно. Слишком медленно, и тут же могильным вороном на плечо ему - широкое острие топора. Крик - свой и чужие - ржание лошадей, топот, свист ветра… Да, было некрасиво, но громко, как же громко… А потом тишина.
Исходит кровью разрубленное плечо, рукой не пошевелить, а разбойники не шевелятся вовсе, прибитые смертью к окровавленной траве. И Гиннар тоже.
Балин повел плечами, но груз памяти было не сбросить. Старая рана привычно ноет, идет новая гроза… Иль это сам он идет за нею? Ответа не было. Да и может ли он не идти?
Потирая плечо ладонью, Балин поднял от карты глаза и взглянул на Глойна.
- Пойдешь ли со мной, если будет поход?
Глойн долго смотрел на него, вспоминая свое, а потом покачал головой.
***
Балин всегда умен был, а годы из того сковали ему мудрость, ну а Глойн особенно умствовать был не любитель. Жизнь-то простая штука. Война - воюй, пир - пируй, у наковальни с молотом в руках работай, а с девицей пригожей - целуй, и что бы ни делал - делай с радостью, потому как твоя ведь жизнь идет, взаймы взятая у Создателя, и по деньку, по мгновению идет оплата по этому счету. Сыну Глойн так и говорил и коли мог чем, так радовал его. Женушка ворчала - избалуешь, мол, парня, но он только рукой махал и, когда Гимли потребовал пойти кататься на озеро, хотя холодрыга была страшенная, спорить не стал.
- Мальчишки говорят, через все каменюки за раз никто еще не смог перепрыгнуть, - сказал Гимли, когда они спустились к заледеневшему озеру, щетинившемуся торчавшими со дня обломками скал.
Глойн многозначительно усмехнулся.
- Так уж и никто!
Глаза у Гимли загорелись.
- У тебя получалось?
- Конечно получалось. Перед тобой, сын мой, Драконий король пять лет кряду!
Гимли чего-то помрачнел вдруг, а потом воскликнул:
- У меня почти вышло в прошлый раз, я только на последнем упал. Сейчас точно получится, смотри!
И он помчался навстречу каменному гребню, сверкая серебряными молниями коньков. Раз, два, три - ловко, как лосось на речных порожках, он перескакивал один камень за другим, Глойн едва успевал за ним взглядом. Оставался всего один выступ, когда сын споткнулся и упал. Слава Махалу, не на камни, и ушибся не сильно, но лицо его было несчастное.
- Я почти смог, просто повыше прыгнуть надо было, совсем чуть-чуть!.. Эх. Покажи, как ты делал, - смурным голосом попросил Гимли.
Ох давненько Глойн на коньках не стоял, но не сомневался, что запросто справится с драконьим гребнем, как и давным-давно, одетый в память о юности, как в теплые зимние меха. Тело помнило, что нужно делать, и он и оглянуться не успел, как впереди уже выныривал изо льда последний камень. Тот самый, о который Гимли запнулся, потому что ростом еще мал и прыгнул низковато…
Гимли испуганно ахнул, когда Глойн вдруг запнулся коньком о конек и полетел на лед, да так, что на животе проехался чуть не до самого берега. Но когда он подбежал к нему, отец смеялся, вытирая искристое снежное крошево с усов.
- Видать, и Драконий король тоже оплошать может, - сказал он и развел руками. - Извини уж!
Гимли помог ему встать.
- У тебя ничего не болит? - встревожился он.
- Ничуть. Давай, покажи-ка, как надо было с тем последним камнем!
В этот раз все тринадцать камней Гимли перелетел легко, как птица. Отомстил каменному “дракону” за отца? Вдохновился тем, что не удалось у них вместе? Махал его знает, главное, что улыбался сын до ушей, а дома на матушку обрушил захлебывающийся восторженный рассказ:
- Я смог! Даже у Кили еще не вышло ни разу, а он ведь старше! Все тринадцать камней за раз!
Глойн слушал и улыбался. Колено потом еще чуть не год ныло, и брат велел какие-то камни магнитные прикладывать к оставшемуся от красно-прожилистого синяка следу, но оно того стоило.
Оно - да. А вот Мория - вряд ли.
========== 11/13. Дори, Нори, Бифур ==========
- Кому какое дело, что кровь у нас одна? Ты мастер - вот и мастери! Я в твои дела не лезу, что ты-то впился, как клещ?
- Кто пойдет к златокузнецу, чей братец золото ворует? Да все Горы думают, а не соседские ли краденые богатства покупают у меня!
- Все плевали бы на меня, будь ты хорошим мастером!
У любой двери есть слабинка, для каждого замка - своя отмычка, для каждого сердца - своя обида. Дори жил своим делом, а в себе был не уверен - вот она слабина, отмычка, и из-за раскрытой этой двери ринется сейчас глупой брехливою псиной гнев. Это яро будоражило, как бегство от стражи, как тихая поступь в ночи по чужим полам, и Нори ждал с улыбкой злой и острой, как ножик.