— Да, а еще вы оба будете пить чай. И я буду, — эльф заварил все тот же общеукрепляющий травяной сбор, которым теперь отпаивались все трое. Увы, его запасы подходили к концу, а где брать теперь нормальные растения, он не знал. Хоть самому алхимика ищи, да где ж его теперь найдешь в раскуроченной битвами стране.
— Ну хоть что-то хорошее, — Ронина проследила за мелким, который убрался под стол к слизню, где взялся создавать силовые мячики и катать их по гибкой шкуре зверя. Слизень охотно играл в эту странную игру, позволял ребенку делать с собой почти все, кроме отрывания кусков тела, и вообще являл собой живую теплую подушку. Это весьма удивляло магичку, поскольку вряд ли слизень хоть когда-нибудь имел дело с детьми и вообще понимал, чем одно двуногое существо отличалось от другого. Разве что сравнивал размеры и рост.
Истираль процедил заваренный чай, принюхался к густому травяному аромату и довольно фыркнул. Подумать только, как обернулась его жизнь, как все столь разительно изменилось. Он и подумать не мог, что собственному хозяину можно приказывать. Что эти ошейники образовали что-то вроде объединения артефактов, и теперь он всегда мог чувствовать потребности Ронины. Не то, чтобы это его напрягало — магичка оказалась весьма скромной в желаниях — но все же знать, что именно чувствует твой собеседник, а не предугадывать, было весьма полезно. Такой симбиоз значительно улучшил взаимопонимание между ними. Впрочем, в основном Ронине хотелось ругаться, громко и емко, но она сдерживалась при Рае, хотя порой крепкое словцо все же проскакивало, особенно когда магичка таскалась по каким-то потребностям в свою комнату на второй этаж. Слабость и отсутствие маны вызывали у нее глухое раздражение. Впрочем, Истираль ее прекрасно понимал. Он тоже стал зависим от своих сил, от маны, плещущейся в резерве, он привык пользоваться заклинаниями и не думать, что то или иное действие можно было бы сделать руками. А теперь, из-за наличия двух почти не дееспособных личностей, он научился работать и силовыми захватами. Пока что топорно и контролируя только два захвата, но это было уже больше, чем ничего. Да и так отловить потихоньку расслабляющегося сына было проще. Эльфенок все равно был любопытным и старался сунуть свой нос везде, даже в печи, так что присмотр за ним и лишние две «руки» никак не мешали.
Истираль присел возле Ронины, подавая ей кружку с чаем. Свою он поставил на пол, стараясь не расплескать по лежаку. Самому же придется потом убирать. Как-то сложно стало сразу тянуть на себе все — и зелья для себя и для гномов, и колдовство, и опыты, и за мелким приглядывать да магичку откармливать… Теперь-то он прекрасно понял, как Ронина жила здесь в одиночку. Она просто вертелась целыми днями, хватаясь за все и сразу, разгребала завалы накопившихся дел, откладывала то, что казалось несущественным, и так изо дня в день. Вряд ли Ронина тут скучала, занимаясь весьма интересными опытами и исследованиями. А вот он к такой активности не привык, к тому же, раньше у Ронины под ногами не бегали дети. Повезло им, что они взяли одного Рая, а если бы стащили остальных из жалости или по еще какой причине? Башня бы встала вверх дном.
— У тебя каша осталась, — он достал тряпицу, заменившую платок, и аккуратно вытер Ронине лицо. Магичка только вздохнула.
— Вот так всегда. Сложно без магии. Раньше я об этом всем даже не думала, оно само делалось. И лицо вытиралось, и волосы убирались… — она расстроенно посмотрела на свои тонкие руки и обломанные ногти. После становления источника Ронина изрядно похудела, превратившись почти что в скелет, обтянутый кожей. И даже постоянная кормежка кашами положения пока не спасала, так как тело тратило все съеденное на регенерацию поврежденных внутренностей. И судя по пожелтевшей коже, первый и основной удар магии пришелся на печень. Ронина подозревала что-то такое, но не жаловалась, а молча старалась восстановиться. Без ошейника она бы уже превратилась в труп, а так еще ничего, жила.
— Ничего страшного, все нормально, — Истираль убрал тряпку и дождался, пока магичка напьется. Она попробовала чай, а после стала пить мелкими глотками, поскольку тот показался ей слишком горячим.
Пожалуй, что-то было в таком вот тихом и мирном существовании под одной крышей. Что-то… душевное, настоящее, неуловимо приятное. Эльф не знал, как это чувство общности назвать. Семья? Слишком банально, к тому же, еще неизвестно, на самом ли деле они образовали семью, поскольку тайна ошейников так и осталась неразгаданной. И хоть лич и обещал отыскать какие-то книги по старинным артефактам, но вряд ли мог что-то найти в том хаосе, в который превратились замки магов. Общиной их странное образование тоже не назвать. На школу оно тоже не тянуло — один ученик взрослый лоб и один совсем маленький ребенок, не умеющий говорить, но уже колдующий без всяких формул и знаний. Истираль и правда не знал, кем они теперь все друг другу приходились. Разве что в Рае он был уверен полностью — это его родной сын. А вот дальше мысли в голове стопорились, не давая возможности разобраться в сложившейся ситуации.
Он обнял магичку, заставив ее отставить ополовиненную кружку. Истираль решил, что пусть это образование называется семьей. Вот такой странной, ненастоящей, незаконной, неправильной и ненормальной. Семьей с искусственными чувствами и вовсе без чувств. Семьей без многочисленной родни и друзей. Семьей отверженных.
Ронина не стала ворчать на него за самоуправство, как делала по обыкновению. Она уткнулась носом в теплую шею эльфа, ощущая нечто странное и неправильное. Это чувство единения, какой-то душевной перестройки ее сбивало с толку. Она раньше и подумать не могла, что ее эльф — не просто какой-то мужик, живущий в соседней комнате и выполняющий ее приказы, а довольно красивый, молодой и вполне приятный на ощупь мужчина.
Истираль провел ладонью по ее черным волосам и легонько приподнял голову Ронины за подбородок. Магичка удивленно вскинулась, но не отстранилась, лишь завозилась, пытаясь устроиться поудобнее. Он наклонился к ней ближе и осторожно поцеловал, боясь слишком сильно придавить и без того измученное тело. Истираль старался все сделать бережно, зная, что Ронина сейчас держалась больше на упрямстве и чертовой матери, чем на физической и магической силе. Магичка пахла чаем и кашей, ее волосы норовили попасть ему в глаза, поскольку их больше не удерживали никакие магические аналоги заколок и шпилек, а еще она впервые обняла его, слабо и как-то неуверенно, но все же обняла, касаясь тонкими пальцами шеи и затылка.
Ронина впервые наслаждалась поцелуем. Настоящим, добровольным, правильным и чертовски нежным. Она не захотела вспоминать прошлое, попытавшееся было всколыхнуться в глубинах памяти, и отбросила все старое и негодное. Всего того просто не было больше для нее. Ни преподавателей-сластолюбцев, ни озабоченных учеников-аристократов, ни магистра, задирающего девушкам юбки в подсобках. Ничего этого больше для нее не существовало. Был лишь Истираль, свой, родной, какой-то болезненно-настоящий, словно бы ворвавшийся в мозг и душу, заставивший ее чувствовать что-то отличное от ненависти и раздражения. Слишком домашний, чтобы бегать за чужими юбками. Слишком ее собственный, чтобы сравнивать его с кем-то еще. Слишком добрый и понимающий. И немного глупый, но это с возрастом пройдет. У всех проходит. У кого-то за двадцать, а у кого-то за двести лет, но проходит…
Внезапно всколыхнулась охранка башни, заставив их разорвать объятья. Ронина недовольно поморщилась — что-то ломилось в башню, но ломилось не сквозь щиты, а по проложенной для него дороге… Она попыталась понять, что происходит и кто может нарушить их покой, как посреди зала стала формироваться чужая фигура. Низенькая для лича и слабая в магии по сравнению с выжившими магами.