Кто сказал, что Ронина сама не мутировала от собственной магии? Фактически, маги менялись от силы, как и все живые существа. Во-первых, они не старели, и это самый выраженный эффект, который видели все окружающие. При должном желании маг мог жить очень долго, вот только зачастую таковое желание затмевали власть, поиск новых источников силы, золото, гордыня и прочие вещи, толкающие мага на стезю странных поступков, приближающих его гибель. Во-вторых, тела магов быстрее заживали и восстанавливались при ранах и переломах. В-третьих, маги редко чем болели. Они не простужались, как простые люди, не подхватывали чуму разных видов, не разносили заразу, хотя когда-то существовали легенды о чумном маге, который сам не болел, но насылал заразу на неугодные ему деревни и города. Вот только легенды зачастую так же далеки от жизни, как башня Ронины от столицы, поэтому полагаться на них не следует. А в-четвертых… никто никогда не исследовал мага изнутри. Никто не знал, как изменялись его внутренности под воздействием магии. Никто не высчитывал, сколько одаренных детей мог родить тот или иной маг в паре с магичкой, а сколько — от обычных женщин. И сколько полукровок получались магами, а сколько — нет. Никто никогда этого не считал, но наверняка дар передавался из поколения в поколение. Конечно, бывали случаи, когда маги-родители получали в итоге совершенно обыкновенного человеческого ребенка, прожившего короткую и зачастую полную унижений человеческую жизнь, но такие случаи редкость.
— Что, обдумываешь, что такого у меня спросить? — тихо подошедшая сзади Ронина сверлила взглядом изящную шею эльфа.
— Нет, думаю о том, передается ли магия по наследству, — спокойно ответил Истираль, поворачиваясь к ней.
— Переживаешь за сына? — понимающе кивнула Ронина. — Могу сразу сказать, что скорее всего он маг. Нилайя не слабачка, что бы она там из себя ни корчила, а ты тоже обладаешь даром, пусть и свойственным вашей расе. Так что твой сын наверняка маг, и, скорее всего, маги ордена обучат его, как своего. Они ему еще наплетут, что подобрали его на помойке, отмыли, обогрели, приютили, и он теперь им должен до конца жизни отрабатывать дармовые харчи, — она мотнула головой, будто отгоняя непрошенные воспоминания, и взялась собирать завтрак из остатков их вчерашнего ужина и того, что успели приготовить графу. Увы, в такую рань спали даже графские слуги, поэтому пришлось самой заваривать травяной чай и довольствоваться оставленными вчера графскими пончиками.
— Не совсем… я подумал, что маги… ну, тоже изменяются из-за собственной магии и уже становятся не людьми. А потом это передается по наследству и так из поколения в поколение… — пояснил Истираль, почему-то обрадовавшись, что хозяйка помнит о его сыне.
— Да, так и есть. Человек с колдовским даром любого направления теоретически уже не совсем человек, — Ронина задумчиво отпила подогретый крохотным огненным шариком чай. — Дар передается по наследству… он в крови, в костях, во всем теле. Вообще, есть способы от него избавиться, но после этого человек становится просто калекой. Ваши и вовсе мрут еще в процессе, поскольку эльфы намного более связаны с магией, фактически вся ваша жизнь держится на магии…
— Ты… откуда ты это знаешь? — вскинулся Истираль.
— Я читаю умные книжки по ночам, а не страдаю ерундой, — буркнула Ронина. — А еще ты будешь не рад, но орден магов не такие белые и пушистые, как рассказывала тебе Нилайя. Они не гнушаются проводить с людьми и нелюдьми то, что я делаю с неразумными тварями. Их еще живьем потрошат в лабораториях, чтобы студенты выучили анатомию, чтобы знали, где находятся нервные центры, важные артерии и вены, чтобы понимали, как яды действуют на тело прямо изнутри. Представь себе, берут какого-то нищего, травят при студентах ядом, разрезают ему живот еще живому и вываливают внутренности на стол. И смотрят, что происходит поэтапно. Я тоже так училась…
Магичка вовремя подсунула первую попавшуюся тряпку эльфу под нос, поскольку тот не удержал в себе выпитый чай. Истираль фыркнул, сплевывая горечь. Пожалуй, представленная им картина была слишком живой и неаппетитной, чтобы обсуждать это за завтраком.
— Ты так говоришь, будто все, что ты прошла, не было добровольным, — констатировал эльф, когда смог отдышаться и привести мысли в порядок.
— Я рада, что стала магичкой. Иначе я бы давно уже превратилась в мертвую селянку, — вздохнула Ронина. — Да, процесс учебы был длительный и очень тяжелый. Многие наставники вбивали в нас знания силой. Это естественный процесс, поскольку дети не хотят сидеть за столом и учить скучные грамоты.
— Родители отдали тебя учиться насильно? — понимающе хмыкнул Истираль.
— Родители? Шутишь? — Ронина фыркнула и одним глотком допила свой чай, желая промочить горло. — Я сбежала из дому в десять лет. Моя мать умерла при родах десятого ребенка, а мой отец, недолго думая, женился заново. Мачеха решила, что оставшиеся восемь — мою старшую сестру в двенадцать выдали замуж, как только у нее прошли первые дни очищения — слишком большое количество голодных ртов, а потому собралась продать меня заезжему купцу, любителю маленьких девочек. Отцу было плевать, он не собирался меня защищать. Все, что он умел — это пить, пилить доски на лесопилке и делать детей, — магичка презрительно скривилась.
— Я своим ходом и каким-то чудом добралась до города, а перед тем сожгла купцу штаны и все, что в них было. В городе же на меня натолкнулся один из магов и решил, что за ребенка с даром ему доплатит магистр, а быть может, еще и вытащит его из дикого захолустья, в котором он торчал. По-моему, это был Вленск, да, тогда этот город звался Вленск. Оттуда маг перевез меня в столицу, где и отдал в орден, как дикую одаренную.
— В ордене я поняла, что несправедливость продолжалась. Богатых и знатных детей магов обучали в отдельном крыле, куда остальным хода не было. Нас же, простых смертных, пороли за малейшие прегрешения, плохо кормили, учили от рассвета до заката и постоянно внушали, что за это все мы должны будем отрабатывать в ордене долгие годы, если не всю жизнь. Сначала нас учили читать и писать, поскольку все деревенские неграмотные и не могли даже толком сказать, сколько пальцев на их руках. Потом стали давать простейшие заклинания. Потом отсеивали самых слабых, делая их или слугами, или же подопытными. И скажу тебе честно, я не знаю, что из этого хуже — быть прислужником много лет до самой смерти или один раз отмучиться на лабораторном столе.
— Оставшихся самых одаренных дрессировали и муштровали. Я грызла науку, как проклятая, поскольку знала, что если не буду стараться, то мои же собратья с легкостью вскроют меня на очередном уроке по указанию учителя. Наши наставники никогда не церемонились с бедняками — каждый день со всех концов страны привозили одаренных детей. А дальше уже как пойдет. Дети со слабым даром все равно не выживали…
Истираль слушал ее исповедь молча, закусив губу и напряженно вцепившись в пустую чашку. Для него все это было откровением. Да, он не слишком хорошо знал нравы людей. Но одно дело знать, что все эти мерзости происходили где-то там на задворках жизни и его не касались, и совершенно другое — видеть последствие этих мерзостей прямо перед собой.
— Светлые маги от темных отличаются только стороной силы, — вздохнула Ронина. — Им не запрещено убивать, считая, что они делают добро и вершат благие цели. Они с улыбкой выпотрошат тебя, поскольку ты — будущее добро для науки или пособие для студентов. Я закончила обучение только потому, что не побоялась сама потрошить и изучать. Мы тренировались и на людях, и на животных. То, что ты видел на моем лабораторном столе — цветочки по сравнению с ягодками, которые скрываются в подвалах орденского замка. Тот замок в столице — чистенький и красивый, внешний лоск, который показывают всем пришлым и проверяющим. А вот школа магов, находящаяся за столицей на отшибе — вот там полный ужас и кошмар.