При свете зажжённой свечи замаячили три фигуры.
— Откуда едете? — спросил старик.
— Наши дороги известны, возвращаемся из наслегов. Опять сборы подвод. Брр, мороз!
— Поднимись, старуха! Вскипяти побыстрее чайник! — приказал Аргылов и, склонив голову набок, вгляделся: — Кто это с тобой? — спросил он Сарбалахова.
— Не узнал? Это же зять твой, Угрюмов, ротмистр.
— Э-э…
Гости разделись.
— Харлампий, растопи печку, — распорядился Сарбалахов.
— Я тебе не истопник! — прорычал Харлампий, косолапя, подошёл к спящему Суонде и стянул с него одеяло. — Кто это тут растянулся? А ну, подымайсь!
Суонда повернулся к нему спиной. Харлампий поддал ногой Суонде в мягкое место, схватил его за жёсткие, как болотная осока, волосы и заставил сесть. Не выказав возмущения, Суонда стал одеваться.
Скоро камелёк загудел, и вскипел чайник. Ааныс поставила на стол котёл с мясом.
— Сколько ведёте коней? — осведомился Аргылов.
— Четыре клячи. Были в обобранном наслеге, так что спасибо и на этом. Что-то на столе пустовато. Митеряй, не найдётся ли чего-либо у тебя?
— На днях тут ночевали ваши, так они весь мой запас вылакали.
— Ладно тебе прибедняться! — стал уламывать его Сарбалахов. — Авось что-нибудь да найдётся.
— Старая, пойди-ка посмотри, может, что и осталось…
Ааныс принесла бутылку спирта.
— Это дело другое! — обрадовался Сарбалахов. — К тому же гости мы не простые. Помнится мне, что в тот раз мы сватались и твоя дочь обручилась с ротмистром, хоть и разошлись тогда не совсем как подобает. Так ведь, Николай Георгиевич?
— Да, да… — ни слова не поняв из сказанного Сарбалаховым по-якутски, Угрюмов согласно закивал головой.
— А где же невеста? Хорошо бы и её увидеть за столом.
— Приведи! — велел Аргылов жене.
Ааныс быстро метнулась и так же быстро вернулась из-за перегородки.
— Захворала она…
— Хе, что это она у вас всё хворая да хворая? Притворяется небось! — усомнился Сарбалахов.
— Заматерела. Мужскую ласку хочет, вот и строит капризы, — громко чавкая, объявил Харлампий. — Хорошенько выездить её — только и дел.
— Митеряй, ты погоди! — увидев, что Аргылов принялся было разливать спирт по рюмкам, всполошился Сарбалахов. — Смаковать из рюмок некогда, разливай в стаканы. Время не ждёт, уже поздно.
Не раздеваясь, Суонда прилёг на орон и отвернулся к стене. Его клонило ко сну, но спать не давало какое-то беспокойное предчувствие. За столом, очевидно, выпили: все враз замолкли, доносилось только чавканье да посудный звяк.
— …Почтенный Митеряй! Прежде чем поднять этот стакан, хочу я сказать вот про что. Помолвка между Николаем Георгиевичем и вашей Кычей уже состоялась давно. Ты сам знаешь, какая теперь жизнь. Не время выполнять все требования принятых обычаев. На войне — как на войне… Мы сегодня приехали к вам, чтобы завершить уговор, соединить жениха и невесту. Выпьем за это!
— Больного-то ребёнка?.. — У матери задрожал голос. — Побойтесь хоть бога!
— А ты не бойся, Ааныс. Женщинам свойственно притворство. Как будто сама не знаешь. Вот увидишь: дочка утром поднимется здоровой.
— Старик, ты чего молчишь? Ведь она и тебе родная…
Аргылов лишь покосился на жену и промолчал.
У Суонды сон как рукой сняло. Повернувшись лицом к столу, он искоса стал наблюдать за происходящим.
— Харлампий, хватай её!
Уронив блюдце на стол, Харлампий резво вскочил и, перебирая кривыми ногами, бросился к запечью. Кычу в накинутой шубке он настиг возле входа в хотон, оттащил её назад и толкнул обратно за перегородку.