Ааныс бросилась к дочери.
— Харлампий, ты там стой! — распорядился Сарбалахов.
С винтовкой в руках Харлампий сел у печки.
— Покараулю! Ишь скачет, кобыла необъезженная…
Суонда обстоятельно разглядел громилу, затем перевёл гневный взгляд на хозяина. Но до Аргылова его укор не дошёл, по-прежнему не замечал Суонду.
Поначалу Аргылов хотел было отказаться от этой женитьбы: что за смысл породниться с людьми, которые завтра уже начнут уносить ноги? Но затем в голову ему пришла мысль другая: люди Пепеляева, когда им станет терять нечего, совсем особачатся — об этом и Артемьев предупреждал. Не посмотрят, что он помогал им, разграбят, разденут до ниточки, спрос с них не велик будет. Надежда на Валерия своего тоже невелика — могут не посчитаться с ним. Другое дело — русский офицер. Такой зять оказался бы хорошей защитой.
Перебросившись с Угрюмовым несколькими словами, Сарбалахов зашёл за перегородку.
— Ааныс, выйди отсюда. Молодых в брачную ночь принято оставлять одних. Ведь такой у нас, якутов, обычай.
— Он мне не зять!
— Что ты, Ааныс?.. Отец уже выпил рюмку, соединяющую дочку с ротмистром.
— Пил он, а не я, — возразила мать, теснее прижимая к себе Кычу. — Пока жива, не отдам дитя…
— Не очень-то выставляйся своей жизнью! Есть у нас под рукой мастер этого дела, он не поморщится.
— Мама, милая, иди. Я сама…
Ааныс поднялась и тут же упала на свою кровать.
— Ты меня за человека не считала, брезговала даже смотреть в мою сторону, — прогудел над Кычей Сарбалахов. — Отплатил я сполна за твою гордыню. Разборчивая невеста, говорят, на плешивого нападает. Х-ха! Выйди, старая! Прихвати постель…
Сарбалахов сильно дёрнул её за плечо. Ааныс закричала, как под ножом.
— Ты что, спятила?! Чего орёшь?
Вполголоса ругаясь, Сарбалахов отошёл и натолкнулся на Угрюмова. Ротмистр, уже без кителя, весь взвинченный, топтался как беговая лошадь на старте.
— Ну?
— Мать не хочет выйти из чулана. Вы не обращайте на неё внимания.
— Добрый вечер, мадемуазель Кыча.
Кыча в шубе сидела молча, прижавшись к стене. На лице лишь затравленно горели глаза.
— Раздевайтесь, Кыча. В одежде — неудобно. Стесняетесь? Ничего, это на первых порах… Некоторые женщины предпочитают, когда их раздевают мужчины. И вы, может…
— Не подходите!
— Ка-ак не подходить?! Я вам муж… Куда и зачем я пойду от собственной жены? И чего вы боитесь? Родители ваши согласны. Ведь мы не тайком… Или страшно впервые? Не бойтесь, милая.
Рассудив, что объяснений достаточно, Угрюмов перешёл к действиям — протянув руки, он нагнулся над девушкой. Кыча, напружинив ноги, внезапно ударила ими ротмистра в грудь. Попятившись, ротмистр чуть не упал.
— Ах так? Есть женщины, которым нравится поломаться. Знаю я и таких!
Угрюмов схватил Кычу за левую руку и потянул её к орону, когда заметил в правой её руке уже занесённый и направленный в ударе нож. Ротмистр успел вывернуть её руку, и выпавший нож звякнул об пол. Угрюмов отшвырнул Кычу к стене.
Ааныс закричала дурным голосом и вцепилась в его спину. Ротмистр, не оборачиваясь, толкнул её прочь, поймал вскочившую Кычу, повалил на орон и сверху донизу разорвал на ней платье.
— Суонда! Суон-да-а! — отчаянно закричала Кыча.
Весь превратившийся в глаз и ухо, Суонда в два прыжка очутился за перегородкой, оторвал от Кычи Угрюмова и, схватив его в охапку, вышвырнул, как сноп, из чулана к камельку. И встал, загородив собою вход в чулан.