— Я от тебя никуда не отойду!.. Я тебя никому не отдам!
— Нельзя, Кыча! Это невозможно! Отойди…
Но она прижалась к нему ещё теснее.
— Слыхала пушку? Это наши, они взяли слободу. Через несколько часов они будут здесь, прошу тебя, умоляю… Останься жить! Ради меня…
— С победой! С твоей победой, Томмот!..
Растерявшийся от неожиданности Валерий пришёл в себя, схватил Кычу за плечи и рывком повернул к себе:
— Поди прочь, дрянь! Пристрелю!..
— Валерий!
— Прочь отойди! Стреляю!
Кыча обняла Томмота за плечи и умоляюще посмотрела на брата:
— Убай…
От этого нежного, давно уже не слышанного им от сестры слова Валерий будто отрезвел.
— Убай, послушай меня. Красные победили, опомнись! Спасёшь Томмота — красные тебя пощадят…
— Не-ет! — дико вскричал Валерий и направил на них пистолет. — Отойди!
Кыча в ответ взяла руку Томмота в свою и сомкнула две руки в замок.
Старик Аргылов, успевший уже отнести на сани лежащую без памяти Ааныс, метался, как полоумный, ничего не видя и не слыша, и только повторяя бездумно: «Поехали… Поехали…»
— Ну, чего стоишь, Аргылов! — сидя неподалёку на санях, обернулся Топорков. — Харлампий, иди…
Харлампий живо поспешил. Оба — один пистолет, другой винтовку — направили на Томмота.
— Прощай, Кыча!
Томмот вырвал свою руку и оттолкнул девушку.
Но ни стрелявшие, ни расстреливаемый не успели заметить, когда и как Кыча метнулась вперёд, заслоняя собой Томмота. До сознания Томмота ещё не дошёл грохот этих выстрелов, как он видел возле себя падающую Кычу и успел подхватить её:
— Кыча!
У неё затрепетали ресницы.
— Вместе… Вдвоём…
Осознав происшедшее, Томмот отчаянно закричал:
— Зачем? Зачем! Зачем?!
Голова девушки бессильно свесилась. Прижав Кычу к себе, уже бездыханную, Томмот начал медленно сползать вниз, скользя спиной по жердине ворот. Подошёл Валерий, приставил пистолет к виску Томмота и нажал на собачку.
…Бешеная дробь копыт удалилась по дороге на север. Когда последние сани исчезли за лесистым мысом, с противоположной стороны дороги — с юга, выкатилось чёрное пятно и, быстро увеличиваясь, превратилось в бегущего человека. Это был Суонда.
Не разбирая дороги, прямиком по снежной целине, Суонда из последних сил рвался к опустевшему дому Аргыловых. Ладонями сбрасывая со лба струящийся пот, он остановился перед распахнутой дверью, переступил через порог, сейчас же вышел обратно и тут только увидел содеянное. Он не поверил своим глазам, но страшное видение не исчезало. Постояв немного, он, крадучись, двинулся вперёд, упал на колени, снял рукавицы и тихо-тихо коснулся голых рук Кычи. Лицо его окаменело, спина ссутулилась, руки повисли как неживые. Суонда ткнулся лицом в землю.
Где-то за скотным базом каркнул ворон.
Словно подстёгнутый этим звуком, Суонда вскочил, бездумно закружил-завертелся по двору, и тут на глаза ему попался старый топор-колун.
— А-аа-аа-а!
Суонда схватил колун и бросился бежать по дороге на север — в ту сторону, где незадолго до этого скрылись беглецы.
1969-1974
Турсук — сосуд из бересты.
Хаппахчы — чуланчик на северной стороне дома, где обычно спали.
Камелёк — печь с открытым очагом.
Ровдужные — из ровдуги, шкуры, выделанной под замшу.