— Подберемся поближе! — объявил принц зловещим шепотом, и они тут же поскакали вприпрыжку, устремившись за остальными парами, проходившими через живой коридор из поднятых рук других танцоров. Кентавры были высоки, кобольды — низки, с рук утопленниц капало, а озорные бесы норовили ставить всем подножки, так что это был не такое уж простое дело! Но никто не смог бы сбить принца Ноа с пути, и вскоре Джуп обнаружила, что в суматохе и толчее он безошибочно совершил все нужные фигуры танца, чтобы очутиться как можно ближе к Ранункуло. Впервые ей довелось услышать медовый, вкрадчивый голос Отравителя.
— …Доходили слухи, что его видали сегодня на празднике, — говорил этот хитрый господин, подливая сатиру в кружку вино. — Не встречался ли он вам?..
— О, подлый змей! — процедил Ноа, услышав то же самое, и тут же совершил несколько продуманных стремительных пируэтов, из-за которых Джуп, конечно же, сбилась с шага, и толкнула Ранункуло, да так, что бутылка вина вылетела из его рук и сбила красивейшую башню из фруктов на ближайшем столе.
— Получи, хитрый прихлебатель! — вполголоса пробормотал донельзя довольный собой Ноа, и они с Джуп спрятались в живом коридоре еще до того, как Ранункуло завертел головой, пытаясь понять, что же произошло.
...Найдя врага, Его Цветочество больше не терял его из виду, то подбираясь поближе, то прячась в водоворотах хороводов, и вскоре стало ясно, что в поисках Фарра Ранункуло все еще не преуспел. Он бродил среди гостей, невзначай заговаривая то с одним сатиром, то с другим, угощал их вином, не скупясь, и спрашивал, не знаком ли кто с челядью Ирисовой Горечи. Сатиры к тому времени все, как на подбор, изрядно поднабрались, отвечали очень путано и не вполне связно. Принц Ноа, слыша отголоски этих бесед, злорадно хихикал, и успел дважды поставить Ранункуло подножку, а один раз бесцеремонно пнул его со спины. И при этом Его Цветочество даже с шага не сбивался — настолько хорош он был в танцах!.. А вот Джуп дышала как загнанная лошадь, да и ног под собой не чуяла.
— Смотри! — прошептал вдруг принц, замедлив шаг. — Вот и корзина!..
— Да неужто! — только и прохрипела Джунипер, пытаясь отдышаться.
Ей повезло: Ноа, перестав скакать и вертеться, теперь семенил мелкими плавными шажками, медленно кружась с тем расчетом, чтобы как следует разглядеть все действия лазутчика. А тот подошел к одному из столов, за которым, видимо, занял когда-то место, и уселся на край лавки, вытянув длинные ноги в туфлях с золочеными бантиками. Там же, у края лавки, стояла и высокая большая корзина с крышкой; из тех, которые обычно носят за спиной бродячие торговцы. Выглядел Ранункуло уставшим и опечаленным — даже маска не могла скрыть, как надоело ему обихаживать сатиров: плечи его поникли, спина сгорбилась, и даже пышные локоны, казалось, потускнели и обвисли. Он выпил вина, затем незаметно — как ему казалось, — осмотрелся, и достал из кармана какой-то пузырек.
— Что он делает? — спросила Джуп встревоженно.
— Сейчас увидишь! — ответил принц, не отрывавший взгляда от корзины.
Ранункуло, тем временем, наклонив бутылочку, пролил несколько капель какой-то жидкости на крышку корзины. Быть может, у Джуп от усталости кружилась голова, но ей показалось, что капли эти светились в темноте молочно-белым светом, а корзина, едва только они пролились, задрожала и заходила ходуном.
— Он поит змей кровью молочаев! — прошептал принц. Прозвучало это и торжественно, и пугающе — как будто речь шла о древнем мрачном ритуале.
— Фу! — не удержалась Джуп.
— И не говори! Мерзкий обычай!.. — согласился Ноа. — Никогда не доверял тем, в чьих жилах течет молоко. Что Молочаи, что Тараксакумы — дрянь с пустырей, с обочин дорог!.. Им нечего делать в благородных лесах и древних болотах!.. О! Негодяйский господин Ранункуло собрался с силами и готов дальше шпионить! Приготовься, Джуп. Сейчас мы пропляшем через всю лощину, да так, что огры с визгом разбегутся!..
И не успела Джунипер ничего ответить, как уже вновь мчалась вприпрыжку сквозь толпу машущих руками, ногами, лапами и хвостами лесных жителей — ничего не видя из-за мелькания огней, ничего не слыша из-за оглушительной музыки!..
И надо же было такому случиться, что во всем этом мельтешении и шуме именно она первой заметила Фарра. Лодочник, нацепив на себя множество венков и несуразную соломенную шляпу, отплясывал у большого костра, подыгрывая себе на свирели, пронзительный звук которой легко угадывался в шуме развеселой праздничной музыки — так зазубренный нож безжалостно взрезает сочный пирог или же острый шип вонзается в босую пятку странника. Словом, голос свирели, возможно, не был приятным, но не терялся даже среди песней и танцев Гостеприимной Ночи.