— Как же, сразу узнал! — воскликнул домоправитель, несколько приободрившись. — Бродяжничал он, Ваше Цветочество! Он и раньше был мелкой сошкой, а в лесу очутился вовсе без всех своих росендальских регалий и вольностей. Видели бы вы его — сущий оборванец! И какова благодарность за то, что Ирисова Горечь обогрела проходимца, приодела и приставила к королевским птицам?..
— А если я скажу тебе, Заразиха, — перебил его Ноа, говоря теперь почти ласково, с опасной вкрадчивостью, — что этот мелкий бумажный маг, этот росендальский крючкотвор очутился здесь не случайно? И что прибыл он сюда почти что прямиком из имения Молочаев?
Тут-то старый гоблин понял, в каком преступлении принц собирается его обвинить, весь обмер и пал ниц с криком: «Ничего не знал! Ничегошеньки!».
«Молочаи!» — немедленно начали повторять все, замирая от ужаса и возмущения — точно так же, как недавно повторяли: «Злоумышленники!». В устах слуг принца Ирисов одно не слишком-то отличалось от другого, а если уж соединить эти два слова, то выходило «злоумышленники, присланные Молочаями», и хуже этого под сводами Ирисовой Горечи, пожалуй, ничего нельзя было произнести.
Глава 56. Свидетельские показания Его Цветочества
Джуп не знала, имеют ли право подсудимые на этом суде защищать себя, но что она могла сказать сверх того, что уже объяснила принцу Ноа, как могла? Мэтр Абревиль угрюмо молчал, не пытаясь подать голос, и, стало быть, считал, что оправдываться бессмысленно. Впрочем, заметив, что девушка в смятении то краснеет, то бледнеет, при этом тяжело и сбивчиво дыша, он неловко пожал ее холодную руку и, как мог, ободряюще улыбнулся. Точно так же когда-то сама Джунипер пыталась поддержать волшебника, сочувствуя его утратам — и мэтр Абревиль был достаточно честен с самим собой, чтобы не забывать о той доброте, которую неизменно проявляла к нему Джуп.
— Мимму, — прошептала она, всхлипнув. — Я хотела сделать как лучше, но все испортила!..
— Нет-нет, — отозвался он, кротко вздыхая. — Ты всего лишь пыталась поступать правильно. Если разобраться, то эту ошибку первым совершил я, решив, что у меня достанет сил восстановить справедливость. Так что не мне тебя упрекать…
— …Подсудимые, — говорил тем временем принц Ноа, нарочито не обращая внимания на их перешептывания, — утаили от меня, повелителя Ирисовой Горечи, что появились здесь не случайно. И что по их следу идут слуги моей вероломной мачехи, готовой на все, лишь бы извести меня, единственного наследника Ирисов! Правду ли я говорю, Джуп Скиптон и волшебник Мимулус?
Обвиняемым не оставалось ничего иного, кроме как признать, что именно так все и было.
— Кто бы мог подумать! — острожно подал голос господин Заразиха, все еще лежавший пластом перед троном, но уже косивший хитрым глазом то на принца, то на подсудимых. Казалось, грозовая туча, зловеще прогремев над головой гоблина, все-таки ушла, чтобы поразить молниями главных виновников, и господин домоправитель собирался этим воспользоваться.
— Ты, ТЫ, Заразиха должен был подумать, прежде чем тащить их в усадьбу! — гневно произнес принц, и гоблин снова уткнулся носом в пол.
— Виноват, Ваше Цветочество! — смиренно прогудел он.
— Тебе следовало заподозрить неладное, едва только ты увидал росендальского бумагомарателя, — с презрением ответил на это Ноа. — И если бы ты расспросил его как следует, то узнал бы, что он все это время обретался при дворе дамы Эсфер, пользуясь ее милостями. Знаешь ли ты, волшебник Мимулус, — обратился он внезапно к мэтру Абревилю, — как глубока взаимная наша вражда с мачехой? Знаешь, что ни одному живому существу, пользовавшемуся покровительством двора Молочаев, нет хода в мои леса?
— Знаю, — мужественно отвечал Мимулус, с достоинством выдержав тяжелый взгляд принца. — Но и вы знаете, что я очутился здесь не по своей воле!
Дерзость волшебника — а одно то, что он не трепетал, не лебезил и не умолял о пощаде, можно было считать дерзостью по здешним меркам, — казалось, ничуть не возмутила Его Цветочество (а вот гоблин Заразиха злобно ощерился, полагая, что раз уж почтенному домоправителю приходится пресмыкаться, то ничтожному человечишке это тем более положено).
— Правда ли, волшебник Мимулус, — продолжил Ноа свои расспросы, лишь самую малость повысив голос, — что ты прогневал мою мачеху, украв у нее то самое проклятие, которым меня наказали по приговору росендальского суда?
По залу прокатился ропот — о проклятии, павшем на наследника, здесь знали даже самые мелкие безмозглые кобольды из подземных кладовых. Повинуясь присяге, данной роду Ирисов, слуги считали магию дамы Эсфер преступной и противной всякому подданному принца Ноа — сколько бы присяжных росендальского суда не подтвердили бы правомочность ее применения. Такого поворота не ожидал никто, но больше всех услышанному поразился домоправитель Заразиха. Он даже позабыл о том, что ему следует расшибать лоб о пол и молить о пощаде.