По лицу Коппелине стекает одинокая слеза, и это последнее чувство, которое я позволяю ему испытать, потому что оно доставляет мне удовольствие.
— Добро пожаловать в забвение.
ЭПИЛОГ
ГАБРИЭЛЛА МАТОС
ШЕСТЬ ЛЕТ СПУСТЯ…
— И жили они долго и счастливо. — Я закрываю книгу и смотрю на троих детей вокруг меня.
Близняшки заснули, как обычно, они никогда не дочитывают истории до конца, и мне всегда приходится пересказывать их на следующее утро. Потому что в два года их еще не научили, что мир создан не для того, чтобы служить им, как бы ни хотелось их отцу создать видимость того, что это так.
Давид, однако, держит глаза открытыми, совершенно не спит. Он всего на год старше девочек, но если они, кажется, пришли в этот мир, чтобы их желания исполнялись так, как не исполнялись мои, когда я была в их возрасте, то Давид, похоже, родился, чтобы наблюдать и контролировать окружающий мир, в точности как его отец.
Я глажу свой раздувшийся на шестом месяце беременности живот и гадаю, каким будет новый ребенок. Похож на меня? На Витторио? Ни на кого из нас?
Я знала, что рожу Витторио детей, потому что он хотел их, и в этом мире нет ничего, что я не сделала бы, чтобы удовлетворить желания моего Дона. Я удовлетворяю себя, удовлетворяя его, и годы не изменили этого.
Более того, они усилили удовлетворение, заключенное в каждом "да". Но я боялась, какой будет жизнь этих детей, я и сейчас боюсь, особенно за мальчиков. У Давида, старшего сына, есть все шансы пойти по стопам отца и однажды стать лидером Саграды.
Антонио, который еще даже не родился, вряд ли далеко уйдет от дерева, с которого он родом. Тело, душа, разум и сердце моего мужа принадлежат Саграде, и он учит этому наших детей при каждой возможности, даже когда не старается.
Витторио — прекрасный отец, он не просто воспитывает, он любит наших детей всем своим колючим сердцем и заботится о них так, как я всегда мечтала, чтобы заботились о моих детях. Я люблю своего мужа, но я также знаю его…
И человек, который омыл кровью землю Катании, пытаясь найти меня, это не тот человек, который, независимо от того, во сколько он возвращается домой и провел ли он день, отнимая жизни или управляя компаниями, заходит в комнаты наших детей, чтобы поцеловать их спящие головы.
Было время, когда я боялась, что Витторио не сможет стать для наших детей тем, кем он является для меня, — не просто защитником или надежным убежищем, он — все. Воздух, которым я дышу, и земля, по которой я хожу. А для наших детей он пошел дальше, он стал героем, хотя количество людей, в жизни которых Витторио был или есть злодеем, неизмеримо.
Полностью превратиться в его партнера было нелегко, потому что, хотя я принимаю и люблю каждую частичку и инстинкт Дона, многие из них не мои, и, несмотря на то, что рука Витторио заставляла каждого члена La Santa поклониться мне, потребовались годы, чтобы я перестала быть той, с кем они должны мириться, и стала Матерью семьи, которой все восхищаются и которую все уважают.
— Мама! — зовет Давид, и я смотрю на своего мальчика, у которого голубые глаза его отца. Я глажу его темные волосы, на секунду желая, чтобы мир никогда не коснулся его своей жестокостью.
Я не смею превращать желание в молитву. Прошло уже много времени с тех пор, как я оставила в прошлом эту наивность.
— Да, мой мальчик.
— А Антонио тоже будет засыпать посреди рассказов? — Невинный вопрос заставляет меня смеяться.
— Не знаю, сынок. Нам понадобится время, чтобы это выяснить. — Давид кивает своей маленькой головкой, соглашаясь.
— Папа скоро вернется? — Он сразу же задает вопрос, как я и не сомневалась. Давид задает этот вопрос каждый вечер.