— Какие, по-вашему, неприятности могли быть связаны с этой женщиной? — спросил я.
— Не знала я, какие, мистер Хоуп, только видела, что на пороге моего дома, посреди негритянского квартала, стоит красивая молодая женщина, расспрашивает про моего сына, а уж это означает одно: жди беды, беды от белых. Выходит, я сильно ошиблась, но тогда не поняла этого.
— В чем ошиблись? — спросил я.
— Так я ведь не знала, что Джордж влюблен в нее. Не знала, что он был бы без памяти рад увидеться с ней.
Я посмотрел на нее.
— Когда вы говорите «без памяти рад увидеться с ней»…
— Совсем голову потерял от радости. Я позвонила на следующий день, в субботу, как обычно, и рассказала про эту молодую даму, которую звали Мишель: что она заходила ко мне накануне, спрашивала, где его найти, все такое. Ну, скажу вам, никогда не слыхивала, за всю жизнь, чтобы он так разволновался. Просто засыпал меня вопросами по телефону: да как Мишель выглядела, во что была одета, идет ли ей короткая стрижка, — она, дескать, говорила ему в их последнее свидание, что хочет подстричься, — оставила ли свой телефон, как ее разыскать…
— А он сказал вам, когда это было?
— Что?
— Их последнее свидание?
— Не припомню что-то, наверное, не говорил. Бог ты мой, он просто башку потерял, когда узнал, что она здесь, в Штатах.
Я сказала ему, что она расспрашивала про Ллойда, и Джордж сказал, что срочно позвонит Ллойду, как только мы закончим, невтерпеж ему было освободить телефон, не спросил меня даже про ревматизм, который тогда не давал мне житья.
— Не знаете, звонил он мистеру Дэвису или нет?
— Мне кажется, звонил, — только без толку.
— Как это?
— Да почти две недели все никак не мог с ней увидеться. Пока она сама не объявилась в Калузе.
— Ей понадобилось почти две недели, чтобы разыскать его, так?
— Около того.
— Тут что-то не так. Мистер Дэвис сказал мне, что дал ей адрес вашего сына в Калузе.
— Ну не знаю. Знаю только, что где-то через две недели Джордж позвонил мне и сказал, что Мишель там, с ним, и он просил ее выйти за него замуж, а она согласилась.
— Угу.
— Свадьба была тоже такая красивая. Невеста хорошенькая, прямо загляденье, прекрасная, как июньский день. На ней было, помню, белое атласное платье. Признаюсь, мистер Хоуп, мне не очень-то нравилось, что мой сын женится на белой, я ведь знала, какими бедами это ему грозит. А получилось-то — лучше и не бывает, по крайней мере, я никогда ничего другого от него не слыхала. До нынешнего дня все было в полном порядке. А теперь кто-то подкараулил ее, убил, а обвинили в этом моего мальчика, и это очень нечестно, не мог он убить ее, мистер Хоуп. Уж слишком он ее любил.
Я еле успел на самолет, вылетавший в Калузу в половине третьего…
Прямо от миссис Харпер я поехал к ее соседке, по тому адресу, который дала мне мать Джорджа, — к миссис Бут, и получил там подтверждение, что Джордж Харпер действительно приезжал в воскресенье повидаться с матерью, как он заявил об этом в полиции. Поскольку миссис Бут была слепа, я старательно расспросил ее, каким образом она догадалась, что это был Харпер, и получил информацию, что она знала Джорджа с пеленок и всегда узнает его по голосу и запаху. Раньше мне не приходило в голову, что слепые распознают людей по слабому запаху, абсолютно индивидуальному для каждого человека. Я поблагодарил миссис Бут за беседу и уехал от нее несколько успокоенным.
Я понимал, что она будет надежным свидетелем, когда придется точно установить, что делал Харпер в Майами.
Проблема была, конечно, не в том, где он провел воскресное утро пятнадцатого числа, нас гораздо больше интересовало, где он был в 11.45 в ту ночь, когда Мишель жестоко избили, и где он провел весь день в понедельник, когда ее убили. Я попал в окружную тюрьму только к четырем часам. Надзиратель не выразил особого восторга при виде меня, он ворчал всю дорогу, пока мы шли к камере Харпера, выговаривая мне, что следовало сначала позвонить, что у него не гостиница, куда можно приехать в любое время.
На Харпере была тюремная одежда, не слишком отличавшаяся от той, что была на нем при первой нашей встрече: темно-синие брюки, голубая хлопчатобумажная рубашка, черные носки. Вместо коричневых рабочих башмаков в окружной тюрьме ему выдали черные ботинки, которые выглядели несколько странно в сочетании с остальной одеждой, — до блеска начищенные башмаки, которые можно надеть на ежегодный зимний карнавал. Он вскочил на ноги в ту же секунду, как надзиратель отпер дверь его камеры и впустил меня. Потолок казался слишком низким, а стены — слишком тесными для его громадной фигуры. Ощущение угрозы, опасности, исходившее от Харпера, было настолько сильным, что меня снова охватил страх, когда дверь за мной закрылась и надзиратель повернул ключ в замке. Звук его шагов, отдаваясь эхом от асфальтированного пола, замер вдали. Мы с Харпером остались наедине.
— Я просил этого сукина сына, надзирателя, позвонить к вам в контору, — сердито начал Харпер. — Он три раза звонил, и три раза ему говорили, что вас все еще нет в городе. Куда, черт побери, вы запропастились, приятель? Вы, кажись, мой адвокат?
— Был в Майами, — ответил я. — Расспрашивал людей, которые нам понадобятся как свидетели, когда дело передадут в суд.
— Каких это людей?
— Ллойда Дэвиса и его жену. Вашу мать и ее соседку, миссис Бут.
— Чего это вам пришло в голову беспокоить их?
— Чтобы выяснить, действительно ли вы были в Майами, как заявили в полиции.
— Был.
— Теперь уверен в этом. По крайней мере, знаю, где вы находились в течение часа или чуть больше. Но главное — надо выяснить, где вы были все остальное время.
— Говорил вам, где был это остальное время: в Помпано, Веро-Бич, потом вернулся в…
— И ни одного свидетеля.
— Не знал же я, что мою жену убьют. Знать бы заранее, так я бы у всех встречных на этой проклятой улице спросил имя и адрес.
— Где у вас был ленч в то воскресенье?
— В Помпано.
— Название кафе помните?
— Нет. Первый раз в жизни приехал в Помпано.
— А где обедали?
— В Майами.
— Где именно?
— В какой-то забегаловке.
— Помните ее название?
— Нет.
— А где находится, на какой улице?
— Где-то в центре.
— Смогли бы узнать, если бы попали туда?
— Да она не отличается от всех забегаловок.
— Не помните, как выглядел официант?
— Я перекусил за стойкой.
— А как выглядел продавец за стойкой?
— Не помню.
— Это был мужчина?
— Наверное.
— Белый или черный?
— Не помню. Я попросил гамбургер, жареной картошки и коку. Потом заплатил этому мужику и отчалил.
— И поехали к пляжу?
— Точно.
— Поспать.
— Точно.
— И проспали на пляже всю ночь.
— Именно так все и было.
— И провели в Майами весь понедельник.
— Да.
— Зачем?
— Уже говорил вам. Решил, может, вернется Ллойд.
— Ллойд рассказал, что у вас в Майами были и другие покупатели.
— Пара-другая была, верно.
— Вы не попытались увидеться с одним из них в понедельник?
— Нет.
— Но ведь ваш грузовичок был забит вещами, которые вам не удалось продать Ллойду?
— Ллойда-то не застал.
— Знаю. Но вы не попытались связаться с кем-нибудь из своих покупателей?
— Этот груз годился только для Ллойда.
— А вы обычно работаете по воскресеньям?
— Я был уверен, что в воскресенье застану Ллойда на месте. В конце недели у Ллойда самая бойкая торговля.
— Но его не было дома.