Я выбрался к Китти Рейнольдс, женщине, которая фигурировала в деле о разводе Салли Оуэн, только к четырем часам дня в среду. Чувство вины приковало меня невидимыми цепями к моему столу в нашей конторе. Чувство вины и жуткое количество дел, которые просили меня уладить клиенты. Мне предстояло разобраться с этим сегодня, до завтрашних праздников и нашего отъезда в пятницу в девятидневный отпуск. Я собирался вернуться в субботу на той неделе, но, тем не менее, в конторе появлюсь только в понедельник, 7 декабря.
Первым позвонил в то утро наш клиент Марк Портьери.
— Марк, — приветствовал я его. — Как дела?
— Паршиво, — ответил он.
— Что случилось?
— Хочу сделать новое завещание.
— Еще одно? — удивленно спросил я. — Зачем?
— Хочу быть абсолютно уверенным, что ей не достанется ни цента.
— Кому? — спросил я.
— Дженни.
Дженни — его бывшая жена. Фирма «Саммервилл и Хоуп» всего полгода назад занималась бракоразводным процессом Марка, и затем мы составили по его просьбе новое завещание, по которому его бывшая жена исключалась из списка лиц, имевших право наследования.
— Но ведь она не упомянута в завещании, — сказал я.
— Знаю. А я хочу внести специальный пункт, в котором было бы сказано, что после моей смерти она не получит ни цента.
— Такой пункт совершенно ни к чему, — возразил я. — Если она не упомянута…
— Я хочу включить такой пункт.
— Марк, — начал я, — вы имеете полное право не оставлять своей бывшей жене ни цента. Если она не упомянута в завещании, у нее не может быть никаких притязаний…
— Когда будут зачитывать завещание, — прервал он меня, — когда все соберутся, чтобы выслушать мою последнюю волю, хочу, чтобы прозвучали эти слова. Хочу, чтобы все услышали: «А моей бывшей жене Джейн Портьери не оставляю ничего».
— Хорошо, сделаем, — согласился я со вздохом. Марк представлял себе эту процедуру по голливудским фильмам: вся семья собирается в какой-нибудь пыльной конторе, чтобы выслушать дряхлого адвоката, который зачитывает собравшимся завещание. В реальной жизни тех, кто упомянут в завещании в качестве наследников, обычно информируют по телефону или по почте, ставя их в известность, что они унаследовали крупную сумму, или виллу на Бермудах, или аквариум с золотыми рыбками. — Но подумайте над тем, что я вам сказал, ладно? Мне не хотелось бы вводить вас в лишние расходы, ведь вы уже вполне недвусмысленно…
— Хочу изменить свое завещание, Мэттью, — заорал он и бросил трубку.
Тут же из приемной позвонила Синтия и сообщила, что меня ожидает некий Абнер Филдстон — имя его упоминалось в одной из вчерашних записочек, — он просит принять его на минутку. Я сказал Синтии, чтобы он вошел. Часы на стене моего кабинета показывали 9.30.
Филдстон оказался негром, которому было хорошо за семьдесят. Он рассказал мне, что родился в маленьком городке на Миссисипи в те времена, когда рождение черных ребятишек нигде официально не регистрировалось. Он очень переживал, что у него нет свидетельства о рождении.
— Прожил столько лет, — сказал он, — а у меня даже не было свидетельства о моем появлении на свет. Вы не можете помочь мне достать свидетельство о рождении?
— Нет, если такого документа не существует, — ответил я.
— Так что же мне делать, по-вашему?
— Есть и другие способы установить факт вашего рождения и получить эквивалент свидетельства о рождении.
— Правда? — воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой беззубой улыбке.
— Живы ли еще ваши отец и мать?
— Нет, — ответил он, и улыбка сползла с его лица.
— Есть ли у вас братья или сестры, которым известна дата и…
— Я единственный ребенок, — сказал он.
— А как насчет тетушек или дядюшек, которым было бы известно, когда и где вы родились?
— Тетушка Мерси самолично присутствовала при моем рождении, — обрадовался он, — она была акушеркой при моей матери.
— И эта тетушка еще жива?
— О да.
— Сколько же ей лет, мистер Филдстон?
— Девяносто восемь, — ответил он.
— И в здравом уме?
— Помнит все до мелочей, — заверил он меня.
— Дайте мне ее имя и адрес, — попросил я. — Дам указание отправить ей по почте аффидевит.[19]
— И у меня будет все, как положено по закону? — спросил он и снова расплылся в улыбке.
— По всем правилам вы станете юридическим лицом, — подтвердил я, улыбнувшись ему в ответ.
В 9.45 я принялся отвечать на звонки, что значились в списке, переданном мне накануне. В первую очередь позвонил нашему клиенту Холу Аштону (раньше его звали Гарольд Ашкенази), актеру, который состоял в «Эквити»[20] и играл в спектакле «Время нашей жизни» в «Канделлайте», одном из калузских клубов, где давали театральные представления.
Два дня назад, когда актеры выходили кланяться, он в темноте споткнулся и сломал ключицу. Аштон хотел узнать у меня, нельзя ли предъявить иск владельцу этого заведения.
— Какого заведения? — спросил я. — Владельцу «Канделлайта» или бару Ника на Пасифик-стрит?
— Эй, а вам откуда известно про бар? — спросил он самодовольно. — Приходили смотреть представление?
— Заглядывал туда.
— О чем это вы?
— С компанией.
— Вы меня разыгрываете?
— По-моему, один старый актер пытался разыграть другого.
— А у вас что за роль?
— Блик. Отдел полиции по контролю за игорными домами.
— Это роль резонера, — сказал Хол.
— Кому-то приходится играть и резонеров, — возразил я.
— Так подать мне иск или нет? — спросил он, не желая продолжать обсуждение моей недолгой, но яркой актерской карьеры.
— Ваш иск можно рассматривать как требование компенсации за ущерб, причиненный на рабочем месте, — объяснил я. — Есть чем записать?
— Валяйте.
— Позвоните этому человеку, — предложил я, — от моего имени. Он адвокат и занимается жалобами такого рода.
— Так речь идет всего лишь о трудовой компенсации, — разочарованно протянул Хол, но все же записал фамилию адвоката.
В ту же секунду, как положил трубку, раздался звонок Синтии.
— На пятом канале ваша дочь, — сообщила она.
Я нажал кнопку на пульте.
— Привет, радость моя, — сказал я.
— Пап, я быстро, потому что звоню из вестибюля в школе. Мама спрашивает, мне упаковаться до того, как поеду завтра к тебе, или в тот же день, но попозже?
— Как это понимать: «в тот же день, но попозже»?
— Я обещала ей приехать ненадолго домой, ну, после индюшки, после праздничного обеда. Это ничего? Ведь я поеду в Мексику и не увижусь с ней целых девять дней.
— Ты права, все в порядке. Но вещи сложи лучше до того, как поедешь ко мне, ладно? Когда ты обещала маме заехать?
— Сказала, что после обеда, правильно?
— Конечно.
— Хорошо, папочка, — сказала она и повесила трубку. Джоан очень редко называет меня «папочкой». Я удивленно посмотрел в телефонную трубку, нажал кнопку выключателя и потом, вспомнив о праздничных приготовлениях для моей дочери, позвонил Дейл О'Брайен в адвокатскую контору «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок».
— «Блэкстоун, Гаррис, Герштейн, Гарфилд и Поллок», — ответила телефонистка.
— Дейл О'Брайен, пожалуйста, — попросил я.
— Можно узнать, кто ее спрашивает?
— Мэттью Хоуп.
Я подождал.
— Здравствуйте, мистер Хоуп, — раздался женский голос, — это Кэти, секретарь мисс О'Брайен. Простите, она сейчас занята. Может она перезвонить вам?
Посмотрел на часы. Было только 10.10.
— Буду у себя где-то до полудня, — сказал я. — Попросите ее позвонить мне, хорошо?
— Да, сэр.
Поблагодарил и повесил трубку.
Дейл позвонила через двадцать минут.
— Привет, — сказана она, — как дела?