- Паша? Вершинин что ли? – сквозь зубы прошипел Горелов. Ревность взяла вверх.
- Он самый. И «его самого» я и не слушалась. В тот момент мне было пофиг на всех. Шли годы, я взрослела, встретила тебя, но все равно продолжала заниматься. Как то даже числилась в наемниках, потом ушла. Мою репутацию отчистили, и вот, я снова спец агент. А дальше я надела этот кулон. Отец предупреждал меня, что это опасно. И готова ли я к этому. Я сказала, что да. И сразу же пожалела. Видишь ли, этот кулончик оберегает только в том случае, пока ты верен оружию, стоит тебе проявить каплю человечности, и ты становишься марионеткой в его руках. Сначала требуешь смерти, затем появляются галлюцинации, аутизм и дальше ты становишься шизофреником. Я не смогла долго держаться на плаву. Я стала человеком рядом с тобой. По той причине попала под машину, когда мы с тобой сильно разругались, помнишь то лето? Не помнишь, потому что не знаешь, что я попадала под машину. По твоей/моей вине. – Горько усмехнулась девушка. – Все случилось быстро. Кулон почувствовал любовь/слишком много человечности. И ноги сами понесли меня на трассу. Меня сбила легковушка. Но этого было достаточно, чтобы пролежать в больнице два месяца. Отец настоял на том, чтобы нарушить все правила и снять кулон. Этого делать нельзя. Согласно статьей 145 нашего агентского кодекса, это запрещено, так как никто не знает, что последует за этим. Из-за этого умерла и моя мама, она сняла кулон. Но сейчас не о ней. Отец снял кулон и раскрошил на мелкие кусочки. Он винил во всем себя. Я пошла на поправку удивительно быстро. Но потом…
Девушка осеклась. Анастасия нервно сглотнула.
- Потом начала проявляться шизофрения. Сначала списали на то, что сильно ударилась головой – но нет. Это было именно шизофрения. Меня перевели в психушку. Я отказывалась видеть любого. Даже отца и Пашу. Ты, наверное, помнишь, что меня не было в школе до середины апреля. Помнишь, по глазам вижу. Но в один день я почувствовала жуткую потребность в Вершинине. Его пустили. Мы просидели два часа тупо пялясь друг на друга. И что удивительно, я слышала, как глухо бьется его сердце, как журчит кровь. Было очень страшно. Он потянулся, чтобы обнять меня, а я так и сидела. Помню, что он обрезался рукой о заклепку на моей кофте, и на руке появилась кровавая рана. Но он не заметил этого. И обнял меня. Его рана соприкоснулась с моей. У меня на предплечье тоже была рана от приступов. Я почувствовала жар от его руки с кровью. Не знаю, что это было, но передо мной пролетело дико много моментов. Я будто очнулась. Жар не унимался, а я пришла в себя. Через месяц меня выписали. Сказали, что все прошло. Почему я так и не знаю. Как и Паша. Он тоже не знает. Но я помню, что в тот день видела девушку в камере. Паша сказал, что это очередная галлюцинация. И я поверила в это. Больше мы не затрагивали эту тему. А сейчас я снова в той страшной игре. Я снова стану той, кем была. А если нет, то снова попаду в больницу. С шизофренией.
- Черт, - вырвалось у парня. Он попятился на несколько шагов назад.
Анастасия слабо усмехнулась.
- Страшно? – приподняла одну бровь Настя.
В глазах парня был страх. Был гнев
- Ты не говорила мне ни разу об этом, а какой-то Вершинин знал! Знал на протяжении восьми лет! - он был зол. Зол на нее. Эта злость убивала изнутри чувство любви.
- Да. Это так. Я предпочла Пашу тебе. Он никогда не орал на меня, не поднимал руку, не то, что ты.
- Скажи только одно. Ты сказала, что в тебе нет человечности, и никогда не было? То есть, ты меня никогда не любила?
Скажешь «любила» - провалишь миссию. Скажешь «не любила» - вытащишь друзей из этого места. А на кону множество жизней.
- Нет. Все фикция. Просто ты любил меня. Раньше. И я не хотела тебя разочаровывать. – Слова дались с неведанным трудом, но удалось это сказать без эмоций.
- Ну, раз мы на чистоту, то и я тебя никогда не любил. Кто тебя полюбит? Ты ж страшная. Я из жалости с тобой был, - спокойно проговорил Леша.
- Круто. Вот и решили, - улыбнулась Анастасия.
От этой улыбки у Горелова прожгло сердце. Он, развернувшись на пятках, вышел за дверь.
Девушка мгновенно скатилась по стене на пол.
Так нужно. Нужно. Нужно. Да кому это нужно? Лишаться любви? Нет никакой любви. Все. Точка. Как бы тебе хотелось зарыдать в подушку. Но нельзя. Любой приступ человечности равняется очередному приступу шизофрении. Помни, что ты это делаешь не для себя, а для тех, кто тебя окружает.
Парень мгновенно стал злым, как черт.
Внутри все ломило. Каждый вдох отказывался проходить сквозь легкие. В горле стоял ком. Он чувствовал себя Чудовищем, обидевшим свою Красавицу. И прекрасно понимал, что теперь уже ничего не будет. Все слова сказаны. Назвав ее «страшной» - ты тысячу раз проклял себя. Ты тысячу раз убил себя. Ты тысячу раз признал, какое ты Чудовище. И какая она Красавица.
Счастливого конца не случилось. Она раскрыла тебе душу, а ты плюнул в нее. Красавица и Чудовище – очень счастливая сказка. Но не в этот раз. Вас вместе больше не существует. Есть только ты и она. Все.
Красавица и Чудовище.
========== Глава 9. ==========
Очередной день за дверью бункера. Но в этот раз тут уже не шумит прежняя полу-жизнь.
Антонова, лежа на верхней койке, разглядывает фотографии в телефоне. Она сделала их в Чернобыле, когда ребята только въехали туда. Все такие счастливые, улыбаются. Они тогда знали, что найдут деньги, но не знали, что все повернется вот… так. Гоша там был таким милым, с улыбкой во все лицо и такими же огромными очками, там Аня стояла в объятиях Паши, который, несмотря на все беды, светился от счастья. Там стояли Леха и Настя. Тот прежний грубиян-Леха, который крепко прижимал к себе рыжую девчушку, боясь, что она сорвется и растворится в воздухе, боясь, что она может исчезнуть в любой момент. Но она не исчезала. Она, крепко вцепившись в его руку, смотрела не в камеру, а в глаза любимого. Их влюбленные взгляды могли зарядить электроэнергией всю Припять при одном желании. А что сейчас?…
Сейчас Гоша еще более зажатый. На его лице уже давно не было той мило-успокаивающей улыбки. Паша вообще находился непонятно где. Леша стал, как ощетинившийся ежик, не подпуская к себе даже Настю. В его глаза перестала гореть любовь. Там было презрение. Настя стала холодной. Будто бы роботом. Она больше не знала чувств/действий: «улыбка», «слезы», «любовь», «нежность», «страх». Всего этого не было. И только Аня осталась собой. Она все так же стремилась помочь друзьям, но каждый раз получала отворот-поворот.