- Мы казаки! - гордо ответил мальчик.
- Ну какой же ты казак? - улыбнулся старший брат. - Дед - кацап, бабка наполовину хохлушка, мать - наполовину полячка.
- Все равно казак! У нас земля казацкая.
Макарий засмеялся. За ним, скорее, был Петербург и гатчинское небо, а на хуторе он чувствовал себя временным жильцом.
- Ты будешь летать, а я буду курчат выращивать, - сказал Виктор.
Макарий переоделся в белый костюм и стал похож, как заметил младший, на сыщика Пинкертона.
- Тебя подранили бандюги! - крикнул он и куда-то побежал, притащив через полминуты штуцер. - Сдавайся!
Макарий выставил вперед указательный палец и сказал:
- Кх! Все. Вы убиты.
- Кх! - тоже произнес Виктор. - Это вы убиты. Донцов не возьмешь.
За обедом было очень заметно различие между стариками и Анной Дионисовной. Но между ними, как переправа, располагались Витюха во всем казацком, Александр Родионович в серой толстовке и Макарий, почти петербуржец.
- Ох, вы як цыгане! - оценила их вид Павла.
Александр Радионович засмеялся и налил себе горькой настойки. Стекло стукнуло о стекло.
- Хочешь? - спросил он у Макария.
Анна Дионисовна вскинула голову, недоуменно глядя на мужа.
- Ничего, ничего! - буркнул он. Его лоб и щеки сморщились, а красные прожилки, полукругом охватывающие скулы, стали заметнее.
Макарий тоже налил настойки, хотя видел, что матери это не нравится. Но он уже был самостоятельным человеком.
- У меня предчувствие, - сказала Анна Дионисовна - Это добром не кончится.
Она не говорила, что Александр Родионович пьяница, ибо это было бы преувеличением.
Хведоровна шутя заметила:
- Какого еще добра тебе надо? Як паны в шелках! Бога не гневи.
Никаких напастей она не ждала. Семейство сейчас вокруг нее, все живы, харчей хватает.
Обе женщины, привыкшие противостоять друг другу, и теперь занимались тем же.
Анна Дионисовна предчувствовала что-то разрушительное: муж, с которым не было душевной близости, выпивал, дети уже отделились, приближалась пора угасания.
Однако на самом деле и старуха Хведоровна видела это, ничего страшного в том разрушительном еще не было, ведь все это она уже пережила и перемучила. Лишь две вещи должны существовать вечно - земля и дети на земле. Остальное постоянно превращалось в полынь, катран или кусты барбариса. Поэтому Хведоровна смотрела на "дворянку" словно с небес и не понимала ее малых горестей.
- Я бы тож хотела! - потребовала Хведоровна, подняв маленький серебряный стаканчик. - Макарий, налей бабке, серденько мое.
Она медленно выцедила настойку, пожевала губами и подмигнула младшему внуку, настороженно наблюдавшему за ней.
Павла притащила кастрюлю, поставила ее перед Анной Дионисовной. Крышка была снята, и запахло несравненными запахами укропа, чабера, перца, чего-то кисло-сладкого. Анна Дионисовна брала из стопки тарелку, наполняла борщом. Полные руки, обнаженные ниже локтей, плавно плыли над столом.
Макарий отметил, что прежде она не позволила бы Павле принести борщ прямо в кастрюле, заставила бы взять фарфоровую миску. Что ж, с Павлой бороться трудно, за ней - Хведоровна.
Родион Герасимович перекрестился и взялся за ложку. Вслед за ним перекрестилась Хведоровна и Виктор, и потом старуха осуждающе поглядела на Макария. Однако он уже привык за эти дни к подобным взглядам и не поддавался.
- Господи, царица небесная! - сказала Хведоровна и снова перекрестилась.
Теперь в ее движениях сквозила нарочитость, будто она таким образом решила показать мальчику, с кого надо брать пример.
- Макар, ты чего лба не крестишь? - задорно вымолвила Павла и, подхватив кастрюлю, легко и мягко ступая босыми ногами, пошла к летовке.
- У, кобыла! - сказал Родион Герасимович.
После борща последовали тушеные курчата с чесноком и кислыми яблоками, потом вареники с вишнями и грушевый взвар.
- Может, записать тебя в штейгерскую школу? - предложил Александр Радионович. - Всегда на кусок хлеба заработаешь.
- Меня! - высунулся Виктор, навалившись грудью на край стола. - А братан не пойдет.
- Эге ж! - воскликнула Хведоровна. - Батько говорыть, а ты не встревай.
Макарий, вправду, не собирался в горнопромышленники, и об этом уже твердили предостаточно, убеждали пошатнувшегося одуматься и вернуться на предназначенным путь.
- Зря не хочешь, - продолжал Александр Родионович миролюбивым тоном. Кусок хлеба, брат... Это тебе не птицеводство. Это всегда при тебе. Не отнимут.
- Петербурга ему хочется! - еще громче произнесла Хведоровна. - Того, что у Таганроге, где босяки водятся. Батько ему больше не указ.
- Вот был бы у меня аэроплан - взял бы да улетел, - вдруг сказал Александр Родионович. - Ей-богу!
Хведоровна посмотрела на него и покачала головой. По-прежнему узел оставался затянутым. Долго ли еще? Похоже, никогда его не разрубят. Коль приезжают к Макарию ученые господа и пишут про него в газету, это значит, есть какая-то большая сила, которая вырывает из родного угла.
- Он хозяйство не уважаить! - с горечью вымолвила Хведоровна, повернувшись к деду. - Он как твои шахтарчуки. Где прилепится, там и родина.
Она нападала на прошлое старика, пришедшего из неведомой стороны и не сумевшего воспитать привязанность к родной земле ни у сына, ни у внука.
- А подохнем мы с тобой, старый хрыч, кто им тогда допоможет? спросила Хведоровна. - Ни хозяйства у них нету, ни Бога.
Родиону Герасимовичу сделалось скучно, и он закричал:
- Павла! Где тебя носит, чертова дочь?
- Та дайте ж и мени поесть! - отозвалась работница - Перетяните его по спиняке дрючком - та и успокойтесь.
Макарий и Александр Родионович засмеялись.
- Я вот тебя перетяну, курва! - пригрозил старик. - Ишь, язык распустила!
Он не ответил Хведоровне на ее обвинение в отсутствии у детей Бога.
Макарий улыбнулся.
Александр Радионович наблюдал за переливающейся радужным блеском стрекозой, которая зависла на границе тени и солнечного луча.
- Чего вы шумите, мамаша? - спросила Анна Дионисовна вежливым тоном.
- Сиди, старая, не сепети! - сказал Родион Герасимович. - Ты бы лучше Павле хвоста накрутила.
- Нехай все летят! - вымолвила Хведоровна, медленно качая головой. Никого не держу. Сама останусь! Никого не держу!
- Так, пообедали, - бодро произнес Александр Родионович. - Пойти под вишню, что ли? Витюха, а ну-ка дуй до хаты, тащи думочку!
Мальчик поглядел на Анну Дионисовну, словно хотел спросить, надо ли слушаться отца, и уж потом пошел за подушкой.
- Вот стрекозы! - сказал Александр Родионович. - Ее прабабушка порхала над древним морем. Сколько чудес на земле прошло, а они все порхают... А название какое - дозорщик-повелитель!
Он предвкушал отдых и тянул время, не давая Хведоровне возможности начать пилить всех подряд.
- Поскольку постольку, - вымолвил Александр Родионович новомодное выражение. - Поскольку постольку человеческий род не такой древний... Да... Вы слышали, на хуторах конокрады шалят? Возле Криничной, говорят. . .
Виктор принес расшитую разноцветными, синими и красными, звездами и крестами подушку-думку.
- Кинь туда, - велел Александр Родионович и встал, вздыхая от тяжести обеда.
- Что в Криничной? - спросил Родион Герасимович.
- Говорят, конокрады, - ответил сын. - Смотри, батька. По Терноватой балке подкрадутся... Ха-ха! - и засмеялся.
- Подкрадутся! - осуждающе произнес старик. - Поди, не чужое, чтоб ржать. Подкрадутся!..
- Хай ему трясця! - сказала Хведоровна. - Нехай лезуть! Головы ихние поотрываем.
Среди недели на хутор прикатил мотор, который лидировал знакомый Макарию хорунжий Петр Владимирович Григоров.
Дул "афганец", неся сухой жар далекой пустыни. Виктор и Макарий водили пальцами по припорошенным пылью темно-синим бортам автомобиля.
Хведоровна напоила Григорова взваром, велела Павле отогнать байстрюков и стала рассказывать гостю, что внук Макарий очень скучает, ждет не дождется, когда совсем загоится нога. Она не скрывала, что знает, кто такие Григоровы, но не преминула заметить, что за ее, должно быть, праведную жизнь Господь сподобил внука летать аки ангелу.