- Петрусик! Сыночек! - позвала Нина.
Старик застучал костылем по балясинам. У него блестел от слюны подбородок.
На крыльце показалась Хведоровна, с упреком вымолвила:
- Где ж вы раниш булы, детки? Тяжко нам...
Родион Герасимович продолжал стучать, и на стук пришли Макарий с Анной Дионисовной и работница Павла. Москаля не было.
Виктора подхватила волна родства. Убожество и бессилие хуторян бросалось ему в глаза. Парализованный дед, одинокая мать и слепой брат - не много ли на одну семью? Давно ли Родион Герасимович был как кремень и ездил с Виктором через всю Россию в госпиталь, ничего не боялся?
Обнимая мать, он уловил слабый затхловатый запах лежалого платья. Они не виделись больше трех месяцев. Она заметно располнела и приблизилась к границе старости. От того раннего январского утра его отделяли два ранения и ледяной поход. А какие бури захлестнули хутор, он еще не ведал.
- Петрусик! Казуня! - воскликнула Нина, пробуждаясь от безжалостной жизни.
Мальчик обнял ее и стал рассказывать о горе, постигшем их, с детской неразумностью хвастаясь пережитым. В его рассказе смешались и Москаль, и Рылов, и немецкие фуражиры. Макарий с мягкой улыбкой дополнял Петрусика: как Рылов хотел арестовать Нину, как пришли немцы и увезли клетки с курами и овец. В душе Петрусика, должно быть, еще жила память о пожаре, и в появлении матери он почему-то почувствовал приближение нового пожара. Его цепкие пальцы с черными ногтями крепко держали Нину.
Он не знал, кто затушит пожар, поворачивался то к Макарию, то к Виктору.
- Куды коня дели? - строго спросила Хведоровна. - Згубили?
- Я заплачу, - ответила Нина. - Кончились все страхи, будем жить по-людски.
- Згубили коня, - вздохнула Хведоровна. - То голодные, то нимци, а зараз и ты... Кто ж нам допоможе?
- Да я отдам! - с усмешкой воскликнула Нина.
- Она отдаст, - сказал Виктор. - Отдаст!
- Да, да, - Хведоровна опустила глаза. - Всй так кажуть.
Виктор понял, что она не отстанет, и вспомнил о Каминке. Куда бедному финансисту до старухи!
По загорелым морщинистым щекам Хведоровны стекали слезы. Она беззвучно плакала, вымаливая деньги.
- Ну отдай, - попросил Виктор.
И Нина отдала Хведоровне деньги за проданную лошадь. Родион Герасимович загудел, стал махать костылем, но старуха спрятала деньги за пазуху, ему не доверила.
Все сразу увидели, что Нина снова богата, и Павла что-то шепнула на ухо слепому.
- Доченька ты моя, так мы набедували, - пожаловалась Хведоровна. - И вас не чаяли вже устретить...
Она обняла Нину, плача еще сильнее.
- Не верь ей, она меня била! - сказал малыш. - Она ружье мое поломала! Она не любит нас!
Но Нина словно не услышала сына. Она гладила Хведоровну по сутулой спине и утешала.
Анна Дионисовна объяснила, что мальчик ударил немца деревянным игрушечным ружьем, а Хведоровна спасла его. И Нина испугалась за сына. Она отстранила расслабленную старуху, придирчиво оглядела мальчика, но он был цел и невредим.
Весь день на хуторе жили страшными воспоминаниями. Потом стали привыкать друг к другу и спорить.
Хуторянам вернувшиеся Нина и Виктор казались младшими и должны были проникнуться идеей спасения хозяйства. Но зачем Нине это чужое хозяйство, когда у нее было свое? Зачем? С каждым уговором она испытывала неприязнь к темным грубым людям, которые хотели задержать ее как дойную корову. Этот хохлацко-казачье-фермерский хутор шел ко дну. Даже лучший среди них, бедный Макарий, теперь почти открыто жил с тридцатипятилетней работницей, матерью злого волчонка Мигалки. Это деградация. Дальше - болото и конец.
В ее мыслях промелькнул какой-то острый блеск и всплыло слово "топор", вспомнилась пьеса о Катерине. Может быть, Павла хотела стать хозяйкой гибнущего хутора? Пусть становится! Какое Нине дело?
И вправду это ее не задевало, она готовилась перебираться в поселок. Только Виктор поддался родне, а без помощника ей было трудно. Неужели его заботило наследство?
Нина пробовала объяснить ему, куда надо идти, чтобы не погибнуть в бессмысленной борьбе. Но он будто одурел и ничего не слушал. Тонул бывший первопоходник. Брал молоток, гвозди, ножовку и что-то чинил на базу или сидел после полудня с Макарием, и они разговаривали о войне. Он совсем отделился от Нины за несколько дней, и она не сдерживала ревности, когда слышала, как он разговаривает с Петрусиком, передавая ему забубенные сказки Хведоровны.
- А там тебя русалка утащит, - дразня мальчишку, говорил Виктор. - Не ходи в балку.
- Русалки - это чарующие девчата, - продолжал он, глядя уже на нее. Волосы у них черные, русые, а то и зеленые, спадают по спине до колен. А брови густые. Вся сила у них в мокрых волосах. Это как у твоей мамани - сила в руднике.
- Что ты мелешь! - одернула его Нина.
- Шуткую, госпожа, - усмехнулся он. - Ты, Петрусик, берегись русалок. Они не только в воде живут, и в поле могут, и в лесу. Ты в балку один не ходи...
- Я не боюсь! - воскликнул мальчик. - Я казуня! Понял?
- Брешет он все, - сказала Нина. - Скоро поедем, сыночек. И дядя с нами поедет, а то он головкой ослабел, распустил тут бриле.
- А то примут, проклятые, образ знакомого и мельтешат перед глазами, пока человек не упадет без памяти, - добавил Виктор. - Дюже опасные для простого казуньки.
Казалось, столько натерпелись вдвоем, породнились в злой беде, а здесь в тишине и покое стали отходить друг от друга.
На третий день вечером она сказала, что завтра едет. Уже улеглись спать старики и Анна Дионисовна, уложили мальчика, ушла к себе, доделав последние дела, Павла. На скамейке в саду разговаривали братья, и в открытое окно до Нины долетали их голоса.
Макарий рассказывал о солдатской жизни, потом предостерег братца от слепоты, имея в виду что-то понятное обоим, а вскоре и прямо сказав, что она - курва, хорошенькая буржуазная курва, окрутила простодушного Григорова, отправила куда-то собственных отца и мать, чтобы не мозолили глаза, а когда надо - обманет или перешагнет через любого.
Нина ждала, что ответит Виктор, и думала, что слепец окончательно загнивает.
В зеленоватом окне на темном фоне сада светились мелкие белые звезды. Неподалеку зашуршала листьями какая-то птица, и через несколько секунд громко защелкал соловей.
- Братка! - сказал Виктор и еще что-то добавил.
- Выкинь из сердца! - отчетливо произнес Макарий.
- Ладно, сам перемогаться буду, ты не лезь! - сказал Виктор.
"Хороший, - подумала Нина и отвернулась от окна, прижавшись щекой к тугой накрахмаленной наволочке, пахнущей серым мылом. - Поедет со мной".
Щелкал соловей, братья все разговаривали, а Нина ждала, когда слепой пойдет спать.
"Будешь со мной, - думала она о младшем. - Как же я раньше не видела, что преданней тебя у меня нет". Нина потянулась и легла на живот. "Бедный слепец, - мелькнуло у нее. - Ему кажется, что и все кругом незрячие и всего надо бояться".
Наконец Макарий ушел, постучала на крыльце его легкая палочка. Нина вскочила на подоконник и вперилась в темноту. Соловей улетел. Совсем близко кто-то прикрыл калитку со стороны балки. Она подождала немного и шепотом позвала:
- Витя!
Он не ответил. Не услышал или презирал? Она отошла от окна, надела кофту и юбку. Пусть перемогает кого хочет, только не ее. Нина снова высунулась в окно. Темная тень стояла внизу возле ветки с блестящими листьями.
- Это ты? - просила она. - Макарий ушел?
- Ушел, - сказал Виктор. - Чего тебе?
- Все бубнили, весь сон согнали, - упрекнула Нина. - Все не привыкну к покою. Так и чудится, что начнут палить и надо выступать.
- Мы тут побалакали трешки, - вымолвил Виктор.
- Про меня?
- Про всякое такое. Твоего мужа-покойника спомянули, мало с тобой пожил... - Виктор, похоже, даже разговаривать стал на хуторской манер.
- То не ваша печаль, - сказала Нина. - Тебе соловушку слушать надо, а не моего покойного мужа вспоминать... Завтра я еду. Может, больше не свидимся.