— Мадам похитила его! — воскликнула она, но Уиндем не удостоил ее даже взглядом. Этот напыщенный фат начинал по-настоящему раздражать Джека. — Герцогиня вынудила меня принять в этом участие, — пробормотала Грейс.
Мисс Эверсли определенно с каждой минутой нравилась Джеку все больше.
— Я узнала его прошлой ночью, — заявила старуха.
Уиндем недоверчиво нахмурился:
— В темноте?
— Даже несмотря на маску, — с гордостью подтвердила герцогиня. — Он точная копия своего отца. У него совершенно тот же голос, тот же смех.
Самому Джеку этот довод не показался особенно убедительным, однако ему было любопытно, что скажет герцог.
— Бабушка, — начал тот, обнаруживая, как нехотя признал Джек, поистине ангельское терпение, — я понимаю, что вы до сих пор скорбите по сыну…
— По твоему дяде, — оборвала его герцогиня.
— По моему дяде. — Уиндем откашлялся, прочищая горло. — Но прошло тридцать лет после его смерти.
— Двадцать девять, — буркнула старуха.
— Это долгий срок, — заметил Уиндем. — Воспоминания стираются.
— Ко мне это не относится, — высокомерно возразила герцогиня. — И, разумеется, я отлично помню все, что связано с Джоном. А вот о твоем отце я бы с удовольствием забыла вовсе…
— В этом мы с вами сходимся, — перебил бабушку герцог, оставив Джека в недоумении: чем так досадил обоим покойный родственник?
Хмурый Уиндем выглядел так, словно все еще выискивал, кого бы задушить (Джек поставил бы все свои деньги на герцогиню, поскольку уже имел удовольствие видеть обоих в деле). Тут Уиндем повернулся и издал пронзительный вопль:
— Сесил!
— Ваша светлость! — послышался голос из коридора. Джек увидел, как двое лакеев сражаются с огромным портретом, пытаясь развернуть его и протащить в комнату.
— Поставьте картину где-нибудь тут, — отрывисто приказал герцог, сопроводив слова нетерпеливым жестом.
Лакеи, кряхтя, повиновались. Едва не опрокинув высокий пузатый предмет — Джек решил, что это, должно быть, безумно дорогая китайская ваза, — они нашли наконец свободное место у стены и медленно опустили портрет на пол.
Джек шагнул к картине. Остальные тоже невольно подались вперед. И мисс Эверсли первая потрясенно воскликнула:
— О Господи!
Это был он. Конечно, это не мог быть он, потому что изображенный на портрете Джон Кавендиш скончался почти тридцать лет назад, но, Боже милосердный, мужчина, стоявший сейчас перед Грейс, был точной его копией.
Грейс так широко раскрыла глаза, что стало больно. Ошеломленная, она переводила взгляд с мистера Одли на портрет, и снова на мистера Одли, и снова на картину…
— Думаю, теперь все со мной согласятся, — самодовольно усмехнулась герцогиня.
Томас посмотрел на мистера Одли с ужасом, точно на привидение.
— Кто вы? — выдохнул он.
Но даже мистер Одли, казалось, потерял дар речи. Он стоял, неподвижно глядя на портрет. Лицо его побелело, губы приоткрылись, плечи безвольно поникли.
Грейс затаила дыхание. Вот сейчас разбойник очнется от оцепенения и заговорит, признается всем в том, что уже поведал ей минувшей ночью.
«Я не ношу имя Кавендиш. Хотя когда-то носил».
— Меня зовут, — запинаясь, проговорил мистер Одли, — мое имя… — Он замолчал, судорожно сглотнул и продолжил дрогнувшим голосом: — Мое полное имя — Джон Ролло Кавендиш-Одли.
— Кто ваши родители? — прошептал Томас.
Мистер Одли (мистер Кавендиш-Одли) не ответил.
— Кто ваш отец? — Теперь голос Томаса звучал громче и настойчивее.
— А кто он, по-вашему, черт побери? — огрызнулся мистер Одли.
Сердце Грейс глухо заколотилось о ребра. Глядя на Томаса, мертвенно-бледного, с трясущимися руками, она почувствовала себя предательницей. Ведь она могла сказать ему. Могла предупредить.
Но она струсила.
— Ваши родители, — голос Томаса упал до еле слышного шепота, — были женаты?
— На что вы намекаете? — вскинулся мистер Одли, и Грейс на мгновение испугалась, что мужчины снова пустят в ход кулаки. Мистер Одли напоминал запертого в клетку зверя, которого теснота и тычки рогатиной довели до бешеного исступления.
— Пожалуйста, — взмолилась Грейс, снова бросаясь между кузенами. — Он не знает, — взволнованно заговорила она. Мистер Одли не мог знать, что означает его появление на свет в законном браке, но Томас знал. Герцог застыл как изваяние, и Грейс показалось, что он вот-вот грохнется на пол. Она в отчаянии всплеснула руками, ее взгляд метнулся от Томаса к герцогине. — Кто-то должен объяснить мистеру Одли…
— Кавендишу! — прорычала старуха.
— Мистеру Кавендишу-Одли, — быстро произнесла Грейс, не зная, как обратиться к разбойнику, не оскорбив никого из присутствующих. — Кто-то должен сказать ему, что… что…
Грейс беспомощно оглянулась на остальных, ожидая, что кто-то закончит за нее фразу. Конечно, ей не следовало вмешиваться в чужие семейные дела. Она, единственная из всех в гостиной, не принадлежала к роду Кавендишей. Так почему же именно ей приходится пускаться в объяснения?
Грейс посмотрела на мистера Одли, стараясь не думать о его сходстве с портретом, и поспешно выпалила:
— Ваш отец — мужчина с портрета, то есть… при условии, что он действительно ваш отец… приходился братом отцу его светлости… старшим братом.
Никто не произнес ни слова. Грейс нерешительно откашлялась.
— Поэтому если… если ваши родители в самом деле состояли в законном браке…
— Состояли, — едва не зарычал мистер Одли.
— Ну да, безусловно. То есть я хотела сказать, не безусловно, но…
— Она хотела сказать, — резко перебил ее Томас, — что если вы действительно законный отпрыск Джона Кавендиша, то вы истинный герцог Уиндем.
Наконец-то прозвучали слова, которые Грейс не осмеливалась произнести. Ужасная правда. Или, скорее, то, что вполне могло оказаться правдой. И все, даже старая герцогиня, потерянно молчали. Двое мужчин — два герцога, подумала Грейс, едва сдерживая рвущийся наружу истерический смех, — обменялись долгим тяжелым взглядом, будто оценивая друг друга, затем мистер Одли вытянул вперед руку. Рука его дрожала, как у герцогини, когда та искала, на что бы опереться; наконец пальцы нашарили спинку стула и вцепились в нее. Мистер Одли сел, ноги у него подкашивались.
— Нет. — Он мотнул головой. — Нет.
— Вы останетесь здесь, — провозгласила герцогиня, — пока это дело не будет улажено к моему удовольствию.
— Нет, — заметно увереннее возразил мистер Одли. — Не останусь.
— Еще как останетесь! — пригрозила герцогиня. — А если заупрямитесь, я сдам вас властям как вора, ведь вы и есть вор.
— Вы этого не сделаете! — выпалила Грейс и поспешно повернулась к мистеру Одли: — Она ни за что на это не решится. Ведь она верит, что вы ее внук.
— Замолчите! — взревела герцогиня. — Не знаю, что вы о себе возомнили, мисс Эверсли, но вы не член семьи и вам здесь делать нечего.
Мистер Одли поднялся. Заметив его безукоризненную выправку и гордую осанку, Грейс впервые разглядела в разбойнике черты бывшего военного (он ведь говорил, что был армейским капитаном). Когда Одли заговорил, в его отрывистой властной манере речи, к удивлению Грейс, не было и намека на прежнюю ленивую медлительность.
— Не смейте впредь обращаться к мисс Эверсли в подобном тоне.
Грейс ощутила внезапный прилив благодарности к мистеру Одли. Конечно, Томас не раз вступался за нее перед герцогиней и с давних пор считался ее защитником. Но сейчас… все было иначе.
Грейс не прислушивалась к словам. Сердце подсказывало ей, что мистер Одли говорит искренне. Этого было достаточно. Она смущенно посмотрела в лицо мистеру Одли, взгляд ее задержался на его губах. От нахлынувших воспоминаний у нее запылали щеки. Прикосновение его губ, поцелуй, его теплое дыхание… волна облегчения и горечь разочарования, оттого что поцелуй прервался… первый порыв оттолкнуть разбойника и непостижимое желание продлить поцелуй.
Воцарилась гробовая тишина. В абсолютном безмолвии, казалось, было слышно, как брови герцогини медленно поползли вверх. Похолодевшая Грейс почувствовала, что у нее трясутся руки, как вдруг раздался гневный окрик старухи: