– А вы же уверяли, что это неправда.
Она наклонилась к нему, всего на дюйм, не больше, но в этом незаметном движении, казалось, таилось предупреждение: «Я слежу за тобой».
Джек ощутил легкую дрожь, волной пробежавшую по спине. Ему нравилось быть предметом внимания мисс Эверсли.
– Вы сказали, – продолжала она, – что нередко бываете серьезным, и предложили мне самой догадаться когда.
– Я так и сказал? В самом деле?
– Ну да. Примерно.
– Ну что ж… – Он облокотился на стол и посмотрел Грейс в лицо. Две пары глаз – зеленые и синие – обменялись долгим изучающим взглядом. – Как вы думаете, сейчас я серьезен?
На мгновение Джеку показалось, что Грейс готова ответить, но она лишь улыбнулась, легко и безмятежно.
– Я не знаю.
– Вы разочаровали меня, мисс Эверсли.
Все с той же ангельской улыбкой она вернулась к еде.
– Я не могу взять на себя смелость судить о вещах, не предназначенных для моих ушей, – прошептала она.
Джек не смог удержаться от смеха.
– У вас весьма изощренное чувство юмора.
Казалось, комплимент пришелся ей по душе, словно мисс Эверсли долгие годы ждала подобной похвалы. Но прежде чем она успела что-либо произнести (если, конечно, она пожелала бы ответить), очарование их уединенной беседы было нарушено грубым вторжением герцогини. Старуха прошествовала к столу, по пятам за ней с несчастным видом плелись две горничные, обе выглядели вконец истерзанными.
– Что тебя так рассмешило? – потребовала ответа герцогиня.
– Ничего особенного, – ответил Джек, решив избавить Грейс от необходимости поддерживать разговор. За пять лет службы у герцогини бедная девочка заслужила небольшую передышку. – Я наслаждался очаровательным обществом мисс Эверсли.
Герцогиня смерила компаньонку и внука недоверчивым, колючим взглядом.
– Мою тарелку, – отрывисто бросила она.
Одна из горничных метнулась к сервировочному столу, но старуха остановила ее окриком:
– Предоставьте это мисс Эверсли. – Грейс молча встала, а герцогиня повернулась к Джеку: – Она единственная, кому удается сделать все так, как надо. – Герцогиня сокрушенно покачала головой и фыркнула, недвусмысленно выражая свое мнение об умственных способностях слуг.
Джек не ответил, решив, что к данному случаю как нельзя лучше подходит излюбленное изречение его тетушки: «Если не можешь сказать ничего приятного, лучше промолчи».
И все же его одолевало искушение произнести похвальную речь в защиту слуг.
Грейс вернулась с тарелкой в руках. Поставив ее на стол перед герцогиней, она точно рассчитанным движением повернула ее так, чтобы яйца оказались ближе всего к вилкам.
Джек наблюдал за этим священнодействием сначала с любопытством, а затем с восхищением. Тарелка герцогини была разделена на шесть одинаковых секций, формой напоминающих клинья, и в каждой из них лежала своя закуска. Эта своеобразная композиция была исполнена с поразительной аккуратностью. Ни одного некрасивого потека или небрежно уроненного кусочка. Даже голландский соус на кружочках яйца лежал безупречно ровными завитушками.
– Это подлинный шедевр, – объявил Джек, наклоняясь вперед. Ему показалось, что Грейс написала соусом поверх яйца свое имя.
Мисс Эверсли метнула в его сторону красноречивый взгляд.
– Это солнечные часы? – спросил Джек с самым невинным видом.
– О чем ты? – проворчала герцогиня, взяв в руку вилку.
– Нет! Не разрушайте эту красоту! – воскликнул Джек, с трудом удерживаясь от смеха. Однако герцогиня уже вонзила вилку в дольку печеного яблока. – Как вы могли! – укоризненно проворчал Джек.
Грейс отвернулась, скрывая улыбку.
– Какого черта? Что ты несешь! – возмутилась старуха. – Мисс Эверсли, почему вы отвернулись к окну? Может, вы мне расскажете, что тут болтает мой внук?
Грейс повернулась, прикрывая рот рукой.
– Я даже не представляю себе.
Глаза герцогини недоверчиво сузились.
– Думаю, вы знаете.
– Уверяю вас, – возразила Грейс. – Мне нечего сказать. Вашего внука трудно понять, никогда не знаешь, что он имеет в виду.
– Никогда? – отозвался Джек. – Вы судите слишком поспешно. Мы едва знакомы.
– А кажется, что довольно давно, – заметила Грейс.
– Интересно, – задумчиво пробурчал Джек, – почему у меня такое ощущение, будто меня только что оскорбили?
– Если бы тебя оскорбили, ты бы не сомневался, а знал точно, – отрезала герцогиня.
Грейс удивленно повернулась к ней:
– Вчера вы говорили иначе.
– А что она говорила вчера? – поинтересовался мистер Одли.
– Он один из Кавендишей, – непререкаемым тоном изрекла герцогиня, считая, что этим все сказано. – Мы другие, – снисходительно добавила она, не доверяя, по-видимому, умению Грейс строить логические умозаключения.
– Общие правила здесь неприменимы, – пожал плечами Джек и подмигнул Грейс, когда герцогиня отвернулась. – Так что же ее светлость говорила вчера? – повторил он свой вопрос.
Грейс сомневалась, что сумеет в точности передать слова герцогини, вдобавок вчерашний разговор оставил у нее неприятное чувство, но было бы невежливо дважды уклониться от ответа.
– Мадам говорила, что оскорбление – тонкое искусство, доступное лишь немногим, и высшее мастерство в том, чтобы не дать жертве почувствовать себя оскорбленной. – Она покосилась на герцогиню, ожидая, что та захочет ее поправить.
– Жертве не дано оценить красоту игры, – ехидно заметила герцогиня.
– Значит, тот, кто оскорбляет, наслаждается своим триумфом в одиночестве? – спросила Грейс.
– Ну, разумеется. А если даже стрела достигла цели, какая разница? – Герцогиня презрительно фыркнула и принялась за завтрак. – Мне не нравится этот бекон, – громко пожаловалась она.
– Вы всегда ведете такие замысловатые разговоры? – поинтересовался Джек.
– Нет, – честно призналась Грейс. – Последние два дня все идет не так, как обычно.
Никто не пожелал что-то к этому добавить. Возможно, потому что никому не хотелось нарушать молчание. Наконец Джек повернулся к герцогине и произнес:
– А я нахожу бекон превосходным.
Герцогиня оставила эту реплику без внимания, обратившись к компаньонке:
– Уиндем вернулся?
– Кажется, нет, – отозвалась Грейс и перевела взгляд на лакея: – Грэм?
– Нет, мисс, его светлость не возвращался.
Старуха недовольно поджала губы:
– Весьма безрассудно с его стороны.
– Еще довольно рано, – заметила Грейс.
– Он не предупредил, что не придет ночевать.
– А обычно герцог получает дозволение бабушки, если ему случается ночевать вне дома? – пробормотал Джек, несомненно, из чистого озорства.
Мисс Эверсли раздраженно поморщилась, но промолчала. Джек обворожительно улыбнулся в ответ. Ему определенно нравилось поддразнивать Грейс. Она это понимала и нисколько не сердилась, ведь этот несносный человек вышучивал и задирал всех без исключения.
Грейс повернулась к герцогине:
– Не сомневаюсь, его светлость скоро вернется.
Старуха все так же хмуро качнула головой.
– Я надеялась, что он будет здесь, чтобы мы могли поговорить начистоту. Но, полагаю, нам придется обойтись без него.
– Вы думаете, это будет разумно? – выпалила Грейс и тотчас прикусила язык. Ответ последовал незамедлительно: герцогиня смерила дерзкую компаньонку испепеляющим взглядом. И все же Грейс не жалела, что вызвала гнев госпожи. Было бы неправильно принимать важные решения в отсутствие Томаса.
– Лакей! – грозно рявкнула герцогиня. – Оставьте нас и закройте за собой дверь. – Когда слуги покинули комнату, старуха повернулась к Джеку и объявила: – Я хорошенько все обдумала.
– Я действительно думаю, что нам следует дождаться герцога, – вмешалась Грейс. В ее голосе слышались панические нотки. Она и сама не могла бы объяснить, почему так яростно защищает Уиндема. Возможно потому, что в последние пять лет жизнь в замке казалась ей сносной лишь благодаря Томасу, он единственный скрашивал ее унылое существование. И если Грейс еще не забыла, как звучит ее собственный смех, то этим она была обязана ему одному.