Джек целовал ее и прежде, но на этот раз все быль иначе. Раньше Грейс робко ждала поцелуя, а сейчас…
Она точно пробудилась ото сна, долго сдерживаемые желания хлынули потоком, заполняя ее какой-то странной яростью и силой. И нетерпением, стремлением удержать утекающую сквозь пальцы жизнь.
– Джек… Джек… – бессвязно повторяла она его имя, не находя иных слов. – Джек… – шептала она, перебирая шелковистые завитки его волос. Джек вцепился зубами в корсаж ее платья и потянул вниз, его пальцы уже нащупали пуговицы у нее на спине и ловко освобождали их от петель.
Но Грейс была не в силах ждать, ее обуревала жажда действия.
– Позволь мне, – пролепетала она, взявшись за ворот его рубашки. Грейс сползла по стене вниз, увлекая Джека за собой, пока оба они не оказались на полу. С жадной поспешностью она справилась с пуговицами и сорвала с него сорочку.
В первое мгновение у нее перехватило дыхание. Она лишь молча изумленно разглядывала Джека. Потом ее ладонь робко легла ему на грудь, туда, где отбивало бешеные удары сердце, и с приоткрытых губ Грейс сорвался восхищенный вздох. Ее пальцы медленно скользнули вверх, затем вниз, наслаждаясь удивительным, незнакомым ощущением, но в следующий миг Джек грубо схватил ее за руку.
– Грейс… – Он мучительно сглотнул, пальцы его дрожали.
Грейс подняла глаза, ожидая продолжения фразы. Джек мог бы одним лишь взглядом подчинить ее себе, добиться всего, чего угодно. Одно его прикосновение, и она готова была растаять, как лед под лучами солнца. Интересно, сознавал ли Джек свою власть над ней?
– Грейс, – повторил он, с трудом переводя дыхание, – я не смогу остановиться.
– Мне все равно.
– Нет, не все равно. – Его голос сорвался на хрип, и это лишь разожгло желание Грейс.
– Но я хочу этого, – взмолилась она. – Хочу больше всего на свете.
Лицо Джека исказилось, словно его терзала та же боль, что и ее. Он сжал руку Грейс и со странным, смятенным выражением посмотрел ей в глаза. Их взгляды скрестились.
Именно в это мгновение Грейс поняла, что любит Джека. Кто знает, как он сумел околдовать ее и в чем его секрет? Джек изменил ее, и за это она любила его еще сильнее.
– Я не могу принять от тебя этот дар, – хрипло шепнул он. – Только не так.
«Тогда как?» – хотелось крикнуть Грейс, однако уцелевшие крупицы здравого смысла подсказывали ей, что Джек прав. У нее имелось не много того, чем стоило дорожить в этом мире. Все ее ценности можно пересчитать по пальцам, крошечные жемчужные сережки, принадлежавшие матери, семейная Библия, любовные письма родителей друг к другу. Но главное ее сокровище – честь. Отдать себя мужчине, который никогда не станет ее мужем, – безумие. Если Джек – будущий герцог Уиндем, он не сможет жениться на ней, они оба это понимали. Грейс мало что знала о детстве Джека и о полученном им воспитании, однако не сомневалась, что ему знакомы нравы высшего общества. Конечно же, он сознает, чего от него ожидают.
Джек обхватил ее лицо ладонями. Его глаза светились такой нежностью, что у Грейс подступил ком к горлу.
– Бог свидетель, – прошептал он, повернув Грейс к себе спиной, чтобы легче было застегнуть пуговицы на платье, – для меня это было самое трудное решение в жизни.
Каким-то чудом Грейс нашла в себе силы улыбнуться. Или по крайней мере не заплакать.
Позднее тем же вечером Грейс зашла в розовую гостиную в поисках писчей бумаги. Старухе внезапно взбрело в голову написать письмо сестре, великой герцогине крохотного европейского государства, название которого Грейс затруднялась даже произнести, не то что запомнить.
Написание писем всегда занимало массу времени, поскольку вдовствующая герцогиня любила зачитывать свои послания вслух, в утомительных подробностях разбирая каждую фразу (в роли слушательницы неизменно выступала компаньонка). Грейс приходилось запоминать письма слово в слово, чтобы потом, не по приказанию госпожи, а из чистого человеколюбия, аккуратным почерком переписать неразборчивые каракули герцогини.
Старуха не желала признавать, что ее каллиграфия оставляет желать лучшего. Однажды предложение переписать письмо вызвало у нее такую яростную вспышку гнева, что Грейс больше не заикалась об этом, предпочитая действовать украдкой. Впрочем, едва ли герцогиня оставалась в неведении, поскольку очередное послание от ее сестры начиналось с потока похвал новому почерку Августы.
Так или иначе, по молчаливому соглашению компаньонка и госпожа никогда не обсуждали эту тему.
Этим вечером Грейс охотно взялась переписать письмо. Иногда попытка разобрать кривые закорючки герцогини вызывала у нее раздражение и головную боль, и Грейс старалась писать до заката, при дневном свете. Кропотливая работа требовала напряженного внимания, и Грейс решила, что переписывание поможет ей отвлечься от назойливых мыслей…
О мистере Одли.
О Томасе и об ужасной сцене в холле.
О мистере Одли.
О женщине на картине.
О мистере Одли.
О Джеке.
Грейс тяжело вздохнула. Господи, кого она пытается одурачить? Ей ли не знать, какие мысли она так яростно гонит прочь?
Мысли о себе самой.
Она вздохнула еще горестнее. Может, сбежать в страну с непроизносимым названием? Интересно, говорят ли там по-английски? А вдруг великая герцогиня Маргарита (в девичестве Маргарет, а в кругу родных – Мэггс, как призналась однажды ее престарелая сестрица) окажется еще сварливее Августы Кавендиш?
Хотя едва ли такое возможно.
А впрочем, как член королевской семьи, Мэггс наверняка наделена властью рубить головы неугодным. Герцогиня как-то говорила, что в той стране все еще царят феодальные нравы.
Грейс задумчиво почесала затылок, желая убедиться, что голова крепко сидит на плечах. Нет, пожалуй, не стоит рисковать ею понапрасну. Она с удвоенной решимостью дернула на себя верхний ящик секретера и невольно поморщилась, услышав противный визгливый скрип. Дрянной секретер, ему не место в Белгрейве.
В верхнем ящике бумаги не оказалось. Грейс обнаружила лишь одинокое перо. Похоже, в последний раз им пользовались еще до начала Регентства.
Грейс выдвинула второй ящик и пошарила в глубине, надеясь найти бумагу там, как вдруг позади нее послышался шум.
Кто-то вошел в комнату.
Это был Томас. Он остановился в дверях, неподвижно глядя на девушку. Даже в тусклом сумеречном свете Грейс отчетливо разглядела его изможденное лицо и налитые кровью глаза.
Ее снова пронзило острое чувство вины. Томас такой славный. И надо же было ей влюбиться в его соперника! Грейс готова была возненавидеть себя за это. Нет, не так. Ей мерзко было думать, что мистер Одли – соперник Томаса. Нет, вся эта чертова история выводила ее из себя.
– Грейс, – произнес Томас и замолчал.
Когда в последний раз они беседовали дружески, легко и непринужденно? Как давно это было? Грейс с усилием сглотнула. Конечно, они не испытывали друг к другу враждебности, но что может быть хуже этой чопорной вежливости?
– Томас, – заговорила Грейс, – я думала, вы уже легли.
Герцог безучастно пожал плечами:
– Сейчас не так уж и поздно.
– Да, пожалуй. – Грейс посмотрела на часы. – Герцогиня уже в постели, но еще не спит.
– У вас всегда полно работы, не так ли? – горько усмехнулся Томас, проходя в глубь комнаты.
– Увы, – подавив вздох, кивнула Грейс и тут же устыдилась жалости к себе. – Наверху кончилась бумага, – поспешно объяснила она.
– Для писем?
– Да, ею пользуется ваша бабушка. Мне ведь некому писать. – Господи, неужели это правда? Грейс никогда раньше не задумывалась об этом. За все годы жизни в Белгрейве она не написала ни одного письма. – Вот разве что когда Элизабет Уиллоби выйдет замуж и уедет… – Грейс внезапно замолчала. Ждать разлуки с подругой, чтобы было кому писать письма? Как это грустно. – Я буду скучать по ней.