Он усмехнулся.
— Умница, — ещё одна ласка её кожи. — Это второе официальное уведомление. Я лишаю вас возможности выбора. Чувствуете ли вы себя лучше от мысли, что я вас заставляю? Уступали ли чьим-то желаниям настолько, и, веруя в то, что лишившись права выбирать, вам комфортно и безопасно? Прошу прощения, вы сохраняете возможность альтернативы. Даже выходить или не выходить за меня замуж. Даже приходить в мою постель или нет. Но, крошка, давай не будем притворяться, что ты не хочешь туда попасть. Что ты не представляла себя подо мной... надо мной... как это могло бы быть, — её дыхание билось под его губами, и Лукас кивнул, эта чуть заметная реакция была равнозначна признанию. — Даа, ты делала это, — прорычал мужчина, капитулируя перед нуждой, острыми когтями раздирающей его изнутри, с самого первого момента появления Сидней в офисе. Чёрт, да сразу, как только он услышал её голос по телефону.
Поэтому он брал. Завоевал. Пожирал.
Еле слышный голос разума советовал ему быть мягче, ласковей, терпеливо добиваться её участия в поцелуе, лаская губы девушки лёгкими касаниями. Но, в момент, когда их губы соприкоснулись — игра закончилась. С низким рыком он проглотил её слабый стон, заявляя на неё свои права. Наклоняя голову, Лукас втолкнул свой язык в её полуоткрытые губы, исследуя нежный рот изнутри, толкая, посасывая, приглашая её язык сплестись с его. Неуверенно, язык Сидней встретил его, возвращая чувственную ласку осторожными касаниями, ставшими смелее, горячее, влажнее. Со стоном, Лукас прижался сильнее, требуя большего. Каждое порхание и облизывание его языка отзывалось и дразнило его член. Он опустил руку, чтобы сжать ладонью изгиб её бедра. И снова, образ его пальцев, сжимающих её плоть, в то время как он был сверху, вонзаясь в её киску, которая, он знал инстинктивно, была тесной, как сжатый кулак.
Проклятье, он хотел большего. Он хотел заклеймить её своими губами, прикосновением, своим членом.
Он хотел погрузиться в её жар. И потеряться там.
Что за дьявольщина! Он резко отдёрнул голову, внезапно обрывая поцелуй. Своей резко вздымающейся и опускающейся грудью он ощущал прерывистое дыхание девушки, срывающееся с её полуоткрытых губ. Потеряться в её жаре, потеряться в ней. Опасная мысль прогремела в его мозгу так же чётко, как предупреждение разъярённой змеи. Один поцелуй, один чёртов поцелуй, а он уже чуть ли не стихи слагает, как проклятый рифмоплёт. Сколько же мужчин, включая его отца, позволили сексу и похоти ввести их в заблуждение, будто это любовь. Он фыркнул себе под нос. Любовь. Слава тебе, Господи, эта хвалёная концепция, заставлявшая людей терять их треклятые мозги, не была частью этой сделки.
Отмщение. Возмездие. Справедливость. И да, секс. Очень горячий секс, если этот поцелуй был неким показателем, но не чувство. Не любовь.
Делая шаг назад, он сделал вдох... и пожелал, что лучше бы этого не делал. Чувственная, тёплая жимолость насмехалась над ним. Чёрт, это было её мыло? Шампунь? Лосьон? Часть его хотела удалить этот запах из его ощущений. А другая часть голодно жаждала раздеть её догола, обнажить всю эту сливочно-медовую кожу, и скользить своим телом по её, пропитываясь её необычным парфюмом.
Он отступил ещё на шаг.
Густая бахрома её ресниц затрепетала, затем взметнулась вверх, открывая глаза, затуманенные страстью. И он почти вернул пространство. Проклятье. Крутанувшись на каблуках, он обогнул стол, так, чтобы их разделяла мебель. И он всё ещё не доверял самому себе. Ни тогда, когда она прижала кончики своих пальцев к губам, влажным от их поцелуя. Ни тогда, когда её взгляд переместился на него, страх, шепчущий сквозь желание.
Ни когда его молния брюк словно рисовала зигзаги на его члене.
— Я полагаю, мы договорились, — произнёс Лукас, его голос, хриплый от похоти, звучал грубее, чем он того ожидал.
Она моргнула. Опустила руку вдоль бедра. Чувственное удовольствие стёрлось с её лица, как будто оно никогда не смягчало её прелестные черты. Осанка застыла, плечи расправились. Лукас буквально ощутил, как стена приличий мгновенно выросла между ними. Слишком поздно. За те несколько секунд он смог увидеть чувственное создание, скрытое за фасадом благопристойности. Это... соглашение могло быть во имя отмщения, но их брак не был бы только названием. Он уже вкусил её страсти. И он жаждал большего.
Сидней смотрела прямо на него.
— Вы дерётесь грязно, Лукас Оливер, — прошептала она.
— А иначе драться нельзя, Сидней, — так же тихим голосом иронично ответил он. — Одна неделя.
Она заморгала.
— Что? Одна неделя для чего?
— До нашей свадьбы.