Перебросив на спину прядь длинных светлых волос, ректор Стортон отошел от трибуны и двинулся между столами к центральному выходу из обеденного зала. Я наклонила голову пониже. Как же это… с одной стороны, ректор Стортон прямо не сказал о том, что попытался сделать Ходж. С другой… с другой, какую же огласку это получит! Сейчас каждому адепту интересно, что такого собирался сделать Ходж, потому что исключать сына герцога за использование поглотителя — глупость.
Я буквально спиной почувствовала, когда ректор Стортон поравнялся с нашим столом. Сидящая напротив Ирма замерла, не донеся ложку до рта.
— Танг, — проговорил ректор Стортон. — После завтрака зайдите ко мне.
Ирма уронила ложку на каменный пол, и громкий звон прозвучал в воцарившейся тишине, как выстрел. А ректор Стортон невозмутимо продолжил идти к выходу.
«Что?»
«Так это правда?»
«Что за дела у него с Танг?»
«Вот же потаскушка, на всех ее хватает!»
«А ты что, не знаешь?..»
Я встала и направилась к дверям, чтобы спрятаться от несущихся мне в спину шепотков и от острых взглядов.
— Унни! Унни, подожди! — воскликнула Ирма, поднимаясь следом и спотыкаясь о платье. — Да стой же!
— Питерс, куда ты? Твоей подружке сейчас не до тебя, — выкрикнул мужской голос, и кто-то засмеялся. — Ей больше нравятся те, у кого есть что-то между ног.
— А ну замолчи, ты!.. Хватит говорить такую… грязь!
Я, хоть и не оборачивалась, как наяву увидела удушливо покрасневшие щеки Ирмы и то, что ее мелко затрясло от злости и волнения. Из-за этого тканевые цветы на ее ободке для волос наверняка тоже начали мелко подрагивать.
Увы, ни я, ни Ирма, не могла ничего сделать против злословия.
Оставалось только идти вперед с поднятой головой, как будто нас это не касается.
— Ирма, понимаешь ли, — прозвучал холодный женский голос, — ему только говорить и остается.
Обернувшись, я впилась взглядом в спокойное и немного надменное лицо Лауры Уортон. Она говорила медленно, рассматривая свою ладонь, затянутую блестящей перчаткой, как будто все остальное ее не волновало. Выдержав паузу, Лаура продолжила:
— Все, что перепадает нашему Ирвину в любви и всех ее оттенках, — это наблюдение за утехами кошек в марте.
Я открыла рот от удивления, а потом фыркнула.
— Нет, Лаура, — внезапно откликнулся Томас Морвель из другого конца зала. Ох, низвергнутый его утащи! Сейчас ведь как скажет что-нибудь… Но Томас меня удивил. Он промокнул губы салфеткой и произнес: — Ты просто не в курсе, что Ирвин также очень дружен со своей правой рукой. А иногда и с левой, когда правая устает. Ирвин любит дружить.
Эту шутку даже я поняла не сразу, а остальные девушки и остались в недоумении, зато парни захохотали так громко, что я подпрыгнула от испуга.
Сидящий рядом с остроязыким Ирвином парень отвесил ему подзатыльник, кто-то засмеялся, а Лаура мне подмигнула и одними губами проговорила: «Иди!»
Ох, чувствую, если это дойдет до ушей ее компаньонки — Лауре не поздоровиться.
— Что на них нашло? — проговорила Ирма, когда мы вышли из зала.
Я пожала плечами.
— Облачко мое, ты же вернешься к первому занятию? У нас проклятья, помнишь?
Хотелось бы забыть.
Подойдя к кабинету ректора Стортона, я решительно постучала и открыла дверь. Мельком удивилась тому, что впервые вижу кабинет ректора при дневном свете. Какой моветон, если разобраться.
— Вы хотели меня видеть? — спросила я так спокойно, как только могла.
Сидящий за столом ректор Стортон кивнул, не отрывая взгляда от бумаг. Какой он красивый все-таки, досадливо подумала я. Светловолосый, светлокожий и синеглазый, хотя глаз сейчас не видно. Тонкий нос, острые скулы, тяжелый подбородок и высокий лоб — это лицо очень подходило ректору Стортону, упрямому, вспыльчивому и надменному. Хотя чудовищем он мне тоже нравился.
Особенно когда так глубоко погружался в чтение, что начинал мурлыкать.
Или разрешал почесать его ухо.
Из идеального образа аристократа выбивались только длинные волнистые волосы, которые ректор Стортон почему-то не укоротил, и я на целую секунду позволила себе подумать о том, что это — из-за меня. Я ведь когда-то сказала, что мне так нравится больше.