– Со мной такое бывает, – сказала она, хмуро глядя в тарелку. – И мою сестру это бесит. Я забываю быть человеком. Не могу остановить себя от погони за сюжетом. Любым сюжетом.
– Мне нравится эта твоя черта, – сказал он и протянул руку, положив ее на стол ладонью вверх. Она не сразу вложила пальцы в его ладонь, но он испытал облегчение, когда она, наконец, это сделала. – Мне нравится то, какая ты амбициозная. И я восхищаюсь твоей целеустремленностью.
– Это не всегда плюс.
Подушечка его большого пальца рефлекторно закружила по ее мягкой ладони.
– Что ты имеешь в виду?
– У меня суженное поле зрения. И не только в работе. Когда я чем-то увлечена – по-настоящему, страстно, – то перестаю видеть за деревьями лес, понимаешь?
– Ты говоришь в общем или о чем-то конкретном?
Она пожала плечами.
– Обо всем сразу, наверное.
– Саванна, я знаю, что тебя уволили. И знаю, за что.
Она подняла голову и, нахмурившись, пристально на него посмотрела. И, должно быть, на всякий случай решила подстраховаться: забрала руку и, взяв бокал, сделала долгий глоток.
– Как я уже говорила, – сказала она, – у меня есть склонность терять перспективу.
– Ты ни в чем не виновата.
– Черта с два.
– Виноват был этот ублюдок, Патрик Монро, – глухо проворчал Ашер.
– Ты говоришь так, будто знаешь его.
– А если знаю, ты удивишься?
– Еще как, – ответила она, в смятении щуря свои карие глаза.
– Мы два лета подряд пересекались в Кэмп-Дули.
Ее губы приоткрылись в удивлении, но по выражению ее лица было ясно, что она знает об этом элитарном летнем лагере для мальчиков из верхних слоев общества.
– Шутишь!
– Нисколько. И он уже тогда был засранцем.
Он заметил, как ее глаза вновь засияли – от удовольствия и облегчения.
– Пахнет историей, – сказала она.
– А лживостью и двуличностью?
– Этим тоже. Так каким он был в те времена?
– Надменным. Харизматичным. Бесхребетным.
– Вижу, ты был от него в восторге, – заметила она бесстрастно.
– Не то слово.
– Богатые мальчики и их летние лагеря.
– Не равняй нас. Я, может, и живу в пещере, но я не змея.
– А почему только два лета?
– Его выгнали за то, что он путался с парой девиц из соседнего Кэмп-Кристина.
– Сразу с парой?
– Ты же его знаешь.
– К несчастью. – Взгляд ее помрачнел, и она за один долгий глоток допила бокал. – Из-за него моя жизнь разрушена.
Ее тон – безнадежный, пораженческий – заставил его нахмуриться.
– Нет, – произнес он. – Это не так. «Сэнтинел» не единственная газета в стране.
– Но самая лучшая.
– С этим можно поспорить. Я слышал, «Финикс Таймс» за последние пару лет собрала немало наград. А Мэддокс Макнаб, исходя из того, что мне удалось разузнать, мастер добывать горячие репортажи.
– А ты, оказывается, держишь руку на пульсе моей жизни.
– Да, детка, – произнес он низким, тягучим голосом, вспоминая, как ее пульс трепетал под его губами. – Держу.
И по тому, как вспыхнули ее щеки, а язычок выскочил наружу, чтобы облизнуть губы, он понял, что ее мысли перенеслись в тот же самый момент времени. Пока она сидела, скованно отвернувшись, он заново наполнил ее бокал.
– Ты собирал обо мне информацию, – проговорила она. Взяла бокал, но пить не стала.
– Чтобы знать, с кем я имею дело, Саванна. Я почти десять лет ограждал свою жизнь от внешнего мира. И не мог кого-то впустить в нее просто так.
– Тогда ты знаешь, что у меня слабость к моим… источникам. – Она испытующе заглянула ему в глаза, и он понял, о чем она спрашивает. Ты тоже считаешь меня легкой добычей?
– Никогда, даже через миллион лет, я бы не смел подумать, что у меня есть с тобой шанс, Саванна. – Его голос звучал глухо, сдержанно, и когда она подняла голову, то по ее смягчившемуся взгляду он понял: она знает, что он говорит правду.
Он увидел, как часто стали вздыматься ее груди, как прерывисто она задышала. Взглянул на ее шею, туда, где бился жилкой ее пульс, и с его телом начали твориться невероятные, удивительные, дарящие надежду вещи.
– Как насчет десерта?
***
Когда приблизилась полночь, Ашер приставил к кушетке кресла, чтобы они смогли вытянуть ноги. Саванна сбросила туфли и, блаженствуя, положила голову ему на грудь, а он обнял ее здоровой рукой. После ужина они почти все время проговорили, и лимонные тарталетки, испеченные ее матерью, давным-давно были съедены.
– Чего ты хочешь от жизни? – спросил Ашер, поглаживая кончиками пальцев ее плечо, отчего по ее телу бежала легкая дрожь. – Где ты хочешь быть через пять лет?
– Я хочу стать лучшим журналистом в одной из лучших газет или журналов страны. Но заниматься хочу только местными новостями, не национальными, потому что еще мне бы хотелось осесть. Я знаю, это сказка – идеальная работа, любящий муж, два с половиной ребенка, кокер-спаниель и дом в часе езды от оперы, стадиона и моря, – но все-таки мечтаю попасть туда, в эту сказку. Когда-нибудь. Через пять лет будет в самый раз. – Она сделала глубокий вдох и закрыла глаза, слушая биение его сердца. – А ты?
– Две недели назад я бы ничего не ответил.
– Ашер, это ужасно.
– И тем не менее это правда.
– А сейчас? Ответишь?
– А сейчас во мне просыпается жадность.
– Хотеть – это прекрасно, – сказала Саванна.
– Хотеть – это мучительно, – мягко поправил ее он, – когда твои шансы получить то, что ты хочешь, равны нулю.
От этих его слов внутри нее поднялся гнев, и она, отодвинувшись, в свете огня заглянула ему в глаза.
– Прекращай этим заниматься.
– Чем?
– Принижать себя.
– Думаю, я уравниваю себя с реальностью.
– Нет, – яростно возразила она. – Ты не прав.
Она взяла его лицо в ладони, впервые положив их и на гладкую, и на покрытую шрамами кожу. И, удерживая его, посмотрела ему в глаза – в левый, нормальный, глаз и в правый, глазница которого была повреждена чертовым взрывом. Она смотрела на этот глаз, пока его веки не закрылись, а потом наклонилась и прижалась губами к истерзанной коже под ним. Затем поцеловала неровную кожи его щеки, уголок рта, и его дыхание стало рваным, в нем забурлила жизнь, сильная рука рывком привлекла ее к нему на колени, его рот раскрылся, зацеловывая ее – яростно, точно он внезапно сошел с ума, – заставляя ее забыть обо всех поцелуях, которые были у нее прежде.
Обхватив его за шею, она задвигалась на нем, пока его ладонь скользила по коже ее спины на живот и выше и наконец накрыла поверх кружева лифчика ее грудь. Он нежно мял ее плоть, его растущая эрекция толкалась меж ее бедер, а она снова и снова вжималась в него, понуждая не останавливаться.
Он всосал ее язык в рот, и в тот же миг его пальцы нашли ее сосок, перекатывая и дразня его, пока он не стал твердым, чтобы затем перейти ко второму. Она запуталась пальцами в его взлохмаченных волосах, стискивая их, дергая за них, выгибая спину, пока все внутри нее плавилось и становилось влажным от желания, вожделения, от томления по нему.
Она все раскачивалась на нем, а его рука тем временем соскользнула с ее грудей и, поднявшись вверх, накрыла ее щеку. Его поцелуи стали мягче, неспешнее; он все легче, все нежней прихватывал ее губы, тихо шепча:
– Саванна, Саванна, Саванна…
– Не останавливайся, – выдохнула она.
– Надо.
– Не надо.
– Я никого и никогда не хотел так сильно, как хочу тебя, – произнес он, покрывая поцелуями ее шею.
– Возьми меня, – попросила она, всхлипнув, когда он лизнул местечко, где ее шея переходила в плечо.
– Детка, ты наверняка пожалеешь об этом, – сказал он погустевшим от страсти голосом, продолжая целовать ее шею и обнаженную кожу груди, проводя кончиками пальцев по краю ее лица, и когда его большой палец мягко нажал на ее горло, она почувствовала себя уязвимой – полностью в его власти. Но она доверяла ему. И ей это нравилось.
– Нет. Не пожалею, Ашер. Ни капельки.
Он тихо рассмеялся у ее теплой груди, потом отстранился и взглянул ей в лицо.