От таких пророчеств (хотя он в них и не верил) Джонни становилось немного не по себе, и он задавался вопросом: чем же так насолил мир этим людям, что они не просто хотят вечной жизни для себя, но чтобы всех остальных при этом стёрли с лица земли?
Очень показательными в этом плане представлялись ему жизненные истории Любови и Надежды — двух главных активисток того отделения секты, где он оказался. У обеих в анамнезе были тяжёлые психические травмы. У Любови её единственная любимая дочь, по словам Любови, практически никогда ничем не болевшая, скоропостижно умерла от острой сердечной недостаточности за день до своей свадьбы в возрасте двадцати с небольшим лет. По словам Марины, в семье у Надежды также случилась подобная катастрофа. Однако, в отличии от Любови, она об этом никогда не говорила с рядовыми членами общины.
Любовь была приветливой и жизнерадостной. И это при том, что весь смысл её земного существования сводился к служению секте (которое она, естественно, рассматривала как служение Господу), которое должно было открыть для неё и её безвременно умершей дочери врата вечной жизни. Естественно, Джонни не решился поинтересоваться у Любови, как она может надеяться на попадание её дочери в рай земной, если та не состояла в секте. Ему просто было очень жаль эту женщину, о которой он цинично думал: блажен, кто верует.
Надежда же была суровой, угрюмой и скрытной женщиной. Она не намеревалась откровенничать с простыми, возможно, вообще случайными, участниками секты. Особенно если они даже не полноценные участники ещё, не братья и сёстры, а пока всего лишь заинтересованные. Её общение с ними сводилось к тому, что она резким тоном, типа для их же блага, наставляла их, как нужно служить Господу, и в какую сторону направлять свои помыслы.
Наблюдая Любовь и Надежду, Джонни не мог не отметить для себя как курьёз, что в таком месте непременно должна была присутствовать Вера. И Вера действительно была в этом отделении секты, просто он даже не заметил её сразу — настолько она отличалась от бойких, деятельных Любови и Надежды. Вера была робкая и забитая архетипическая «терпила». Она жила с мужем — алкоголиком, который, как и многие алкоголики, был архетипическим неудачником. И, как и подобает неудачнику, его жизнь была переполнена фрустрациями, которые находили своё отражение на лице у Веры в виде побоев. Вера же, как и полагается терпиле, по большей части терпела молча, лишь изредка всхлипывая и подставляя другую щёку.
В связи с такой печальной ситуацией у Веры, несколько минут перед собранием и сразу после собрания местной общины обычно бывали посвящены консультации, которую давал Вере чуть не каждый желающий. Точнее, желающая, т. к. подавляющее большинство прихожан составляли женщины. Консультация эта была не психологической, а скорее теологической. И сводилась она в основном к тому, что Веру призывали молиться и взывать к Иегове.
По словам Веры, это производило неоднозначный эффект. Иногда, чуть заслышав её молитву, которую Вера бормотала себе под нос, её муж шарахался от неё, как от зачумлённой. В других же случаях, напротив, её молитва приводила его в исступление, и он принимался избивать её с удвоенной силой. Примечательно, что во втором случае Вере указывали на то, что, вероятно, Иегова не услышал её, т. к. в её молитве было недостаточно веры.
Как ни странно, практически никто при этом не упоминал возможность развода с мужем. Разве что после каждого такого рассказа уже на собрании специально молились за тех, кто живёт в «разделённых семьях». Под разделённой семьёй при этом понималась такая, где один из супругов (обычно жена) был Свидетелем, а другой — нет. И, естественно, участника (точнее, обычно участницу) общины всячески заставляли не только принимать участие в различных аспектах деятельности организации, но и всеми силами склонять свою «неверную» половину к вступлению в секту. А это, конечно же, приводило к нагнетанию и без того непростой обстановки в семье. Таким образом, разделённая семья становилась ещё более разделённой.
Джонни не мог не обратить внимания на то, что секта всячески старалась изолировать человека от родных, близких и друзей, оставив его без поддержки, которую, в случае чего, он мог бы получить за пределами организации. Примечательно, что самым суровым наказанием в секте было «лишение общения». Узнав о нём впервые, привыкший к беспросветному одиночеству Джонни не воспринял его всерьёз. Мол, не хотите общаться — ну и хрен с Вами. Однако впоследствии был вынужден пересмотреть своё видение влияния этой меры на прихожан, наблюдая, до какого состояния их доводило её применение.
Стоит отметить, что в вопросах семьи и брака секта занимала крайне реакционную позицию. Так, фактически проповедовалась установка о том, что место женщины — кухня и спальня. А ещё — служение Господу. Ведь именно женщины были кроткими рядовыми агитационного фронта секты. Именно они тянули на своих хрупких плечах набор «заинтересованных» рекрутов. На них обрушивался многоэтажный мат, а то и прямые угрозы физической расправы со стороны жильцов, открывавших (или не открывавших) им двери, когда они ходили от квартиры к квартире, предлагая изучать библию. При всём при этом женщины в собраниях не имели права решающего голоса. «Жены ваши в церквах да молчат; ибо не позволено им говорить», — писал апостол Павел в 1-м послании Коринфянам.
Впрочем, реакционность секты проявлялась не только в отношении к женщинам. Позиция относительно мирской власти формулировалась так: «отдавайте кесарю — кесарево». Это подразумевало, что какой бы ни была власть, свидетель должен был её безмолвно терпеть, ибо «нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению; а противящиеся сами навлекут на себя осуждение». (Рим. 13:1–2).
Джонни не мог тогда не подумать о том, что такая позиция очень удобна власти. И действительно, в том тревожном 1993 году, когда по праздникам совершались побоища на центральных улицах и площадях, достигшие своей кульминации в период разгона Верховного Совета, Свидетелей не трогали. Их пнули лишь несколько лет спустя, когда в стране уже было Всё Путём, и их потусторонние верования шли вразрез с господствующей в стране религией наживы и потребления.
Из других аспектов верований свидетелей, Джонни находил также весьма деструктивным воинствующий антивампиризм. Их каноны, ссылаясь на цитаты из Библии, запрещали потребление чужой крови в любом виде, даже при переливании. Было ясно, что такой подход чреват многочисленными смертями больных, включая детей, чью судьбу трагически решали родители — иеговисты, отказываясь от спасающего жизнь медицинского вмешательства.
Несмотря на перечисленные обстоятельства, Джонни умудрился даже найти для себя положительные моменты в деятельности секты. Так, к примеру, он очень хорошо знал из собственного болезненного опыта, как относились к нему обычные, «мирские» девушки. Быстро оценив его как «просто никакого» парня, они лишь проходили мимо, бросая в его сторону презрительно-надменные взгляды. И лишь иногда могли спросить: а где ребята? Джонни же бесила такая постановка вопроса, т. к. за ней он отчётливо видел, что его самого по себе вообще не воспринимают всерьёз. И Джонни отвечал с вызовом, вопросом на вопрос:
— А я вот тут. Я тебя не устраиваю, да?
— Да как тебе сказать…
Вот и поговорили, — с горечью думал Джонни. И более не пытался наладить контакт с этими девицами со двора.
Иначе обстояли дела с девушками из секты. Разумеется, они также не смотрели на него, как на парня. Как на человека, за которого они однажды хотели бы выйти замуж. Даже Марина. А у Марины был мало того что явно избыточный вес, да ещё и такая внешность… Как говорила её подруга Ольга, на любителя. А потом прибавляла, словно стараясь выместить на несчастной подруге весь тот дискомфорт, который ей доводилось испытывать по её вине в мужских компаниях: «на очень большого любителя».
Однажды в разговоре Джонни с Мариной речь зашла о том, что у неё никогда не было парня. Тогда Джонни не нашёл ничего умнее, чем спросить: что, принца ждала? — Да. Не тебя ждала, извини, — ответила Марина. Эта её реплика просто взбесила Джонни. Даже этот перекормленный крокодил (как называл он про себя в те минуты гнева и обиды Марину) не преминул указать мне, что я далеко не принц! — озлобленно думал он про себя.