— Обязательно. Если отпустят, — неуверенно ответила я. — Но спасибо на добром слове.
— Неужто не отпустит? Тетушка ведь, не чудище лесное… — удивленно бросила Мелинда в пустоту, а потом поцеловала меня на прощание, и они с Молли отправились домой.
Мы сидели на кухне. Отец в задумчивости курил трубку, Грейс чистила картошку, Хоуп кормила малышей, а я чинила подшейник на сбруе Доброхота. Жервен еще не вернулся из кузницы. Мы избегали говорить, на сколько я уезжаю — по словам Чудища выходило, что навсегда, и думать об этом было невыносимо, поэтому мы не думали.
Я поспешила нарушить молчание.
— Как знать, может, наша выдумка окажется не так далека от истины — и я действительно смогу возобновить занятия. Наверняка в таком большом замке найдется библиотека. Чем-то ведь Чудище должно заниматься, помимо того чтобы ухаживать за розами и пугать заблудившихся путников.
— Неизвестно. Чудище есть чудище, — покачал головой отец.
— Но ведь разговаривать оно умеет. Может, умеет и читать.
Грейс закончила резать картошку и высыпала ее на сковородку, где уже поджаривался лук. Жареная картошка с луком стала одним из самых моих любимых блюд здесь. Интересно, доведется ли отведать ее в замке? А пять лет назад я бы нос воротила от этого непритязательного блюда (приди нашему повару блажь подать такое к столу).
— Ты, Красавица, судишь остальных по себе, — возразила Грейс, — но ведь многие не находят в чтении ничего увлекательного. А уж греческий с латынью…
— Мне почти жаль это Чудище, — пошутила Хоуп, вытирая Ричарду томатный соус с подбородка. — Помню, как Красавица объясняла мне про склонения, а мне совсем не хотелось их учить.
На сковороде потрескивала картошка.
— Перестаньте! — остановил сестер отец.
Как раз вошел Жервен, и разговор оборвался. Жер протянул мне тонкий кожаный ремень.
— Вот, возьми, может, пригодится. Вряд ли какой еще от него прок будет.
— Спасибо.
— Ужинать! — позвала Грейс.
Зима окончательно сдавала позиции — та пурга, в которой заблудился отец, оказалась, судя по всему, последней, — и весна потихоньку вступала в свои права. Бегущий из леса ручей взломал корку льда по берегам и увлек ее вдаль в бурлящем потоке. Дорожку от дома к конюшне и кузнице всю развезло. Грейс приходилось подметать кухню и гостиную дважды в день, а я не успевала отмывать грязь с серого брюха Доброхота и кожаной сбруи, а про белые когда-то «чулки» на его ногах даже мечтать забыла.
Три недели мои розы не подавали никаких признаков жизни. Я опасалась, что семена могло унести потоками талой воды и грязи — я ведь не очень глубоко их сеяла, — и все чаще корила себя за недомыслие. Теперь они наверняка пропали и не принесут нам никакой радости. А все моя дурацкая опрометчивость — возомнила, что волшебные семена должны прорасти в мерзлой земле.
Роза на камине оставалась такой же свежей и яркой, как в первый день, когда отец вручил ее мне. Лепестков она больше не роняла и даже воду почти не пила. Грейс переставила ее из глиняной кружки в высокую хрустальную вазу, найденную в седельных сумках среди прочих изысканных вещей.
И вдруг, когда до отъезда оставалась неделя, я обнаружила под стеной конюшни три крохотных зеленых ростка. Затаив дыхание, я смотрела на них и не верила своим глазам, а потом помчалась к дому искать остальные. И нашла — под кухонным окном, выходящим к лесу, выстроилось не меньше дюжины. Это не могли быть сорняки (хотя я так отчаянно желала увидеть свои розы, что не удивилась бы, окажись эти ростки лишь плодом моего воображения). По фасаду дома тоже проклюнулся ровный рядок, и еще парочка робко высунула нежные зеленые головки у кузницы. Я вернулась в конюшню, куда и отправлялась с самого начала чистить и кормить лошадей. Теперь под стеной зеленели уже целых пять ростков! Наверное, оставшиеся два я просто не разглядела в первый раз.
К обеду я увидела целую гвардию коротких зеленых пик у стены дома, обращенной к лесу, — некоторые вытянулись на целых три пальца.
— Мои розы! — крикнула я, распахивая кухонную дверь. — Вы только посмотрите!
Они принялись расти с такой быстротой, что я невольно ловила себя на попытках подсмотреть украдкой, как проклевывается новый лист или новый усик цепляется за трещину в стене дома, конюшни или кузницы. Лучше всего дела шли у побегов со стороны леса — словно близость к отчему дому придавала им сил. На пятый день завязались крошечные бутоны, которые на шестой уже набухли, наливаясь алым или розовым. Уезжать нам с отцом предстояло наутро.