Как и прочие двери в замке, она отворилась передо мной сама. Еще несколько дней, и я забуду, как пользоваться дверными ручками и щеколдами. Комната за дверью оказалась просторной, теплой и элегантной, хотя и небольшой, по меркам этого замка. По левую руку от двери горел огонь в камине, забранном кованой решеткой с узором в виде лозы. У камина стояли два кресла. Одно пустое — а в другом угадывалась массивная фигура. Неяркое, дрожащее пламя в камине почти ничего не освещало, и хотя на столике рядом с занятым креслом виднелся подсвечник с дюжиной длинных свечей, ни одна из них не горела. Я вдруг поняла, что стою в пятне света от зажженных в коридоре ламп. Глаза постепенно привыкали к царящему в комнате полумраку — в кресле показались очертания обтянутого зеленым бархатом колена.
— Добрый вечер, Красавица! — прорычал глухой голос.
Вздрогнув, я прижалась к дверному косяку, успокаивая себя тем, что Чудище — это ведь оно, сомнений нет, — пока не проглотило меня живьем.
— Добрый вечер, милорд. — Ровный голос не отражал моего состояния.
— Я Чудище, — представился хозяин. — Так меня и зови.
— По своей ли доброй воле ты пришла в этот замок? — спросил он чуть погодя.
— Да. — Я вложила в ответ всю свою отвагу.
— В таком случае весьма признателен. — Слова прозвучали неожиданно тихо, несмотря на громовые раскаты, прогремевшие в каждом слоге. Подобного приема я никак не ожидала и, пораженная, Выпалила, не подумав:
— Признательны? Милорд, вы не оставили мне выбора! Или отец должен был отдать жизнь за какую-то несчастную розу?
— Значит, ты меня ненавидишь? — В грубом голосе послышалась печальная задумчивость.
Я снова смешалась.
— А вы дали мне повод вас полюбить?
Совесть тут же напомнила мне о прекрасном ужине, о королевских покоях — а самое главное, о книгах. Внезапно пришло озарение: если я здесь в качестве лакомого блюда, какой прок Чудищу обеспечивать меня по меньшей мере годовым запасом книг?
Массивный силуэт в кресле шевельнулся. Теперь я четко разглядела обтянутое бархатом колено. В темноте блеснули глаза — и, кажется, острые когти. Я поспешно отвела взгляд. Ноги Чудища терялись во мраке, начинавшемся сразу за каминной решеткой.
— А если я скажу, что отпустил бы твоего отца домой целым и невредимым, явись он ко мне сегодня один?
— Отпустили бы?! — Голос мой сорвался. — То есть я пришла напрасно?
Силуэт качнул массивной косматой головой.
— Нет. Не напрасно. Отец вернулся бы домой, ко всеобщей радости, но ты так и не простила бы себе, что отправила его на верную гибель. Муки совести стали бы настолько невыносимы, что в конце концов ты стала бы избегать отца, который вызывает их одним своим видом. Возненавидев себя, ты лишилась бы покоя и счастья, а вслед за ними — разума и сердца.
Моя усталая голова отказывалась воспринимать такие сложности.
— Но… не могла же я отпустить его одного, — пробормотала я в замешательстве.
— Именно, — подтвердило Чудище.
Я задумалась.
— Вы, получается, видите будущее?
— Не совсем. Зато вижу тебя.
— А я вас, милорд, совсем не вижу, — осмелилась посетовать я, не найдя, что еще ответить.
В темноте снова блеснули глаза.
— Действительно. Мне подобало бы встретить тебя еще днем, но я счел, что при свечах первое знакомство пройдет легче. — Чудище поднялось, выпрямляясь в полный рост — неторопливо, однако я все равно отпрянула. Росту в нем было футов семь, не меньше, с сообразными плечами и торсом. Будто огромный северный черный медведь, который одним ударом тяжелой лапы ломает охотнику хребет. Минуту он постоял не шевелясь, давая мне опомниться, а потом с шумным, как порыв бури, вздохом, взял канделябр со стола. Свечи вспыхнули, озарив его лицо, и я со вскриком уткнулась в ладони. Услышав, что он делает шаг ко мне, я отскочила, отводя взгляд, будто олень, испугавшийся хрустнувшей ветки.