Однако обычно я успевала вернуть Доброхота в конюшню, вычистить и накормить до вечерних сумерек, чтобы из сада полюбоваться заходящим солнцем, — я не кривила душой, рассказывая Чудищу, как люблю закаты. Он обычно дожидался меня там, в саду, и мы отправлялись бродить по дорожкам (я приноровилась семенить рядом, не показывая, как нелегко мне попадать в его шаг), иногда беседуя, иногда молча наблюдая, как сменяют друг друга закатные краски. Когда багрянец бледнел, перетекая в розовато-лиловый или тускло-золотой, мы шли в замок, и его хозяин составлял мне компанию за ужином в большой трапезной.
В первые же дни своего вынужденного пребывания в этих «гостях» я приучила себя подниматься наверх по возвращении с вечерней прогулки и переодеваться к ужину. Эту светскую условность я с превеликим удовольствием забросила после переезда из города, однако великолепие громадной трапезной заставило меня возродить ее вновь. Подобающее поведение не повредит, даже если в пышных платьях я выгляжу не как знатная дама, а как ее служанка, надевшая тайком хозяйский наряд.
После ужина я возвращалась к себе и несколько часов читала у камина перед сном. И каждый вечер Чудище на прощание задавало мне один и тот же вопрос: «Ты выйдешь за меня, Красавица?» — а я каждый раз, вздрагивая от страха, отвечала «нет». Постепенно страх сменился жалостью, а потом и печалью, но я все равно не могла ответить согласием, как ни горько было ранить его отказом.
После наступления темноты я из замка не выходила. Мы отправлялись ужинать, когда солнце, скрываясь за горизонтом, забирало сверкающие краски с собой. Свою комнату после ужина я тоже не покидала, стараясь не прикасаться к двери и обходя ее по возможности стороной. Точно так же я не смотрела в окно на темный сад, когда около полуночи там гасли все светильники.
Я отчаянно тосковала по родным, и боль утраты никак не хотела успокаиваться, но за прошедшие недели я сжилась с ней и свыклась. Неожиданно для себя я стала находить робкую радость в своем теперешнем укладе. В городе у меня было две отрады — чтение и верховая езда. И тем и другим я могла заниматься теперь сколько душе угодно. И еще одна жажда, о которой я в своей замкнутости раньше и не подозревала, оказалась здесь утоленной — жажда общения. Уединенность хороша для размышлений и учебы, однако иногда хочется с кем-то поговорить. Довольно скоро, еще до того, как побороть свой страх перед Чудищем, я стала с нетерпением ждать наших вечерних встреч. Трудно смотреть без страха на громадного лесного зверя размером с медведя, гривастого, словно лев, и при этом ступающего неслышно, будто солнце по небу, однако хватило нескольких недель, чтобы мне столь же затруднительно оказалось испытывать к нему неприязнь или недоверие.
Даже моя затея с птичьей кормушкой увенчалась успехом. В первый день я заметила, что зерно потревожено. Мне очень хотелось надеяться, что завитки и проплешины оставлены птичьими лапами и клювами, а не ветром, например, — хотя в этом замке всего можно ожидать. Однако на следующее утро я случайно спугнула своим приближением крошечную крылатую тень, а к концу второй недели у меня столовались полдюжины постоянных гостей, среди которых я распознала трех воробьев, зяблика и зарянку. Кроме них, была еще одна незнакомая мне черно-белая птичка-невеличка с полосатой грудкой. Освоившись, они уже без страха садились мне на палец и брали зерно с ладони, весело насвистывая и щебеча в ответ на мой посвист. Никого крупнее горлицы я среди них не видела.
Погода на заколдованных землях почти всегда стояла ясная. Дома, у родных, теперь, наверное, вовсю хозяйничала весна — с распутицей, робко проклевывающимися листочками, молодой травкой, прорастающей сквозь пожухлую прошлогоднюю. Здешние сады не теряли своего неизменного совершенства, их обходила стороной и смена времен года, и посягательства лесных зверей, и другие напасти. Я ни разу не наблюдала там садовников, ни видимых, ни невидимых, но сад будто бы и не нуждался в уходе: кусты не требовали стрижки, клумбы — прополки, деревья — подрезки. Даже ручьи в своих мозаичных руслах не вспухали от вешних вод и не выходили из берегов.