— Оно мне не нравится.
— Можно взглянуть?
— Разумеется, нет! Если бы я хотела тебе в нем показаться, разве я сидела бы тут? Кому на меня еще смотреть?
— Тебе не все равно, в каком виде передо мной предстать? — Даже через дверь я уловила в приглушенном голосе удивление.
— Не буду его носить, и точка, — заявила я, оставив вопрос без ответа.
После недолгого молчания из коридора донесся яростный рык, от которого я невольно пригнулась и заткнула уши, но тут же поняла, что этим не спасешься. Я не разбирала слов, но почувствовала, как меня рывком ставят на ноги и вертят в разные стороны. Когда вихрь улегся и я перевела дыхание, королевский наряд пропал, а вместе с ним, как подсказывало шестое чувство, Лидия и Бесси. Я стояла в неброском платье блеклого серо-бежевого цвета, украшенного лишь белой кокеткой. Длинные рукава заканчивались простыми белыми манжетами, а высокий воротник-стойка упирался чуть не в подбородок. Рассмеявшись, я пошла открывать дверь и заметила, как на ходу что-то бьется в ямочке на шее. Протянув руку, я нащупала золотого грифона.
— Боюсь, теперь они на тебя в обиде, — предупредил хозяин замка, встретив меня суровым взглядом.
— Да, наверное, — весело согласилась я. — Что ты им сказал? Я чуть не оглохла. Впрочем, сомневаюсь, что я слышала это ушами.
— Ты слышала? Прости. Впредь буду осторожнее.
— Ничего. Главное, что ты своего добился.
— Тогда пойдем вниз?
Он посторонился, пропуская меня к лестнице.
— А ты не хочешь взять меня под руку? — спросила я.
Мы посмотрели друг на друга в наступившей тишине — казалось, каждая свеча, каждая плитка в мозаичном полу, каждая цветная нить в гобеленах дружно затаили дыхание, дожидаясь ответа Чудища. Он подошел ближе и протянул мне руку. Я вложила свою ладонь в его. Мы пошли вниз.
ГЛАВА 4
Лето неспешно и мирно перетекло в осень. Я прожила в замке уже полгода, однако так пока и не приблизилась к разгадке, какое именно заклятие наложено на Чудище и его владения. Шестое мое чувство тоже острее не становилось — по моим ощущениям, во всяком случае. Зато я начала постепенно понимать все больше книг из библиотеки. Причем, если я намеренно пыталась представить, скажем, автомобиль, выходила одна головная боль и никакой радости от чтения. Но стоило мне вжиться в созданный автором мир, и все читалось на одном дыхании — до самой последней страницы. Впрочем, ничего удивительного, если подумать, — ведь Кассандру, Медею, суд Париса как причину Троянской войны и прочие выдумки я безропотно принимала задолго до того, как столкнулась в книгах с телефонами и паровозами. И свою жизнь в этом замке я тоже приняла как данность. Наверное, принцип тот же.
Я продолжала слушать разговоры Лидии и Бесси, не показывая своей осведомленности, однако ничего полезного не узнала. Иногда я едва не выдавала себя ответными репликами на слова, не предназначавшиеся для моих ушей, но Лидия со свойственным ей прямодушием, кажется, ничего не заметила. Бесси — та могла, однако она больше помалкивала и вслух никаких подозрений не высказывала, а мысли ее оставались для меня неведомыми. Может быть, горничные подчинялись запрету Чудища. Ни королевский наряд, ни монашеское платье я больше не видела, и упоминаний о той ссоре не возникало — разве что во время мелких препирательств Лидия иной раз говорила с нажимом: «Уж мы-то знаем, как она умеет упрямиться». Получается, победа осталась за мной.
Иногда до меня доносились обрывки других разговоров — между посудой за обеденным столом, например, но ее языка я не понимала. А если разбирала отдельные фразы («Эй, подвинься!» или «Что за наглость, сейчас моя очередь!»), то не тогда, когда слушала ушами, а когда реплики словно сами просачивались в сознание. И хотя большей частью за столом раздавался лишь звон серебра и хрусталя, мне хватало и этого, а если прибавить болтовню Лидии и Бесси, то замок уже не казался таким пустынным и чужим, как вначале. «Пссст! Проснись, соня!» — слышалось в тишине, и встрепенувшийся канделябр поспешно зажигал свечи.
Я всегда чувствовала, где находится Чудище. Если далеко, можно было не обращать внимания, а если близко, это походило на шелест ветра в высоких кронах, от которого никуда не деться. Можно не замечать, но он все равно будет шелестеть, сколько ни притворяйся, будто не слышишь. Так и выходило.
— Чудище, — не выдержала я где-то через неделю после памятного обморока, — ты всегда так подкрадываешься?
— Мне нравится за тобой наблюдать. Мешаю?