– Тори? У нас собрание, в пять часов с представителями Социальной службы. В административном здании округа.
Я вопросительно подняла брови, так как впервые об этом слышала.
– Это касается Винус, – ответил он. – С нами хотят поговорить, прежде чем дать сообщение в прессу.
Некоторые из собравшихся в просторном зале для совещаний были мне знакомы: директор Социальной службы, два социальных работника, занимавшихся делом Винус, Миллуолл и Сам Паттерсон. Но было и много незнакомых, включая полицейских в форме.
Директор рассказал нам все о Винус.
Ее доставили в больницу утром, после второй снежной бури. С переохлаждением и обморожениями. Ее мать сказала врачам, что Винус ушла из дома ночью в пургу. Раздев Винус, чтобы оказать ей помощь, врачи отметили, что она крайне истощена, на теле были синяки и царапины, возможно, от побоев. Ей сделали рентген и обнаружили пять переломов на разных стадиях заживления. Это означало, что переломы были получены в разное время. Кроме того, рентген показал двадцать два старых перелома, которые срослись.
Директор говорил медленно, подробно перечисляя детали: что именно было сломано; что срослось, а что нет; где были мелкие ссадины, указывающие на то, что ей связывали руки; упомянул об истончении волос, указывающем на недоедание.
Я сидела, похолодев от ужаса, не в силах двинуться с места.
– При чем здесь переохлаждение? – спросил кто-то.
– Я еще скажу об этом, – терпеливо ответил директор. Тогда-то и началось самое ужасное.
У Винус было переохлаждение, потому что ее заставляли спать голой в неотапливаемой ванной. Подозрение пало на Дэнни, в свое оправдание он сказал, что Винус мочилась в постель и ванная была единственным подходящим для нее местом. Директор сообщил, что вскрытые полицией факты указывают на то, что Винус спала в ванной несколько недель, почти все время ее держали взаперти и кормили лишь тогда, когда о ней вспоминала Ванда. Похоже, о ней заботилась только Ванда. Дэнни запретил остальным общаться с Винус.
Потом я уже не слышала, что говорил директор. Мой мозг отказывался это воспринимать. Я сидела, уставившись в стол.
Как мы проглядели признаки бесчеловечного обращения с Винус? Она была среди нас – избитая, измученная, голодная, – мы видели ее почти каждый день и ничего не знали.
После собрания я чувствовала себя совершенно опустошенной. Я ощущала лишь чувство утраты.
Что именно я утратила? Не знаю точно. Наверное, свою наивность. Веру в то, что я в чем-то лучше людей, о которых пишут в газетах, людей, не замечающих, что рядом с ними творится нечто ужасное. Я оставалась в классе наедине с Винус, читала ей и смотрела с ней фильмы, а дома с ней происходили все эти ужасы. Из всех присутствовавших больше всех времени с Винус проводила я. Как же я могла ничего не заметить?
Я хотела пойти в больницу к Винус, но адвокаты отговорили меня. Они считали, что Винус может что-нибудь сказать или я могу подтолкнуть ее к чему-то, что повлияет нежелательным образом на расследование дела. Все было крайне запутанным. Разумеется, братьев и сестер Винус немедленно отдали на попечение, но это означало, что их разместили по всему городу, так как их было много. Все они в считанные дни исчезли из нашей школы. Ванду определили в интернат для взрослых в соседнем городе. Дэнни предъявили обвинение в совершении преступных действий, Тери в соучастии, и обоих посадили в тюрьму.
В конце концов я решила послать Винус в больницу подарок. Мы сделали буклет. Я попросила каждого нарисовать свой портрет, немного рассказать о том, что мы делаем в классе, и написать Винус какие-нибудь хорошие пожелания.
Шейн и Зейн нарисовали картинки и написали: «Поправляйся. Возвращайся скорее».
«Мне жаль, что ты в больнице, – написал Билли. – Я называл тебя психопаткой, прости меня. Я не хотел тебя обидеть. Надеюсь, ты к нам вернешься. С любовью, Билли».
Джесс написал: «Дорогая Винус, возвращайся. Мы по тебе скучаем. Однажды я лежал в больнице, мне вырезали миндалины. У меня очень болело горло, и я ел много мороженого. Может, тебе тоже дадут мороженого. В классе мы ничего интересного не делаем. Ты ничего не пропускаешь».
И наконец, вклад Алисы: «Ты меня не знаешь. Мне восемь лет. Я новенькая в классе. Я не знаю, зачем мне тебе писать, потому что ты не знаешь меня, а я не знаю тебя, и мне кажется это глупым. Когда ты поправишься, нас будет две девочки в классе. Возвращайся! Здесь слишком много мальчишек!!!!! Алиса».
Прошло почти две недели ожидания, до нас доходили обрывки новостей и кое-какая информация. Мне сказали, что Винус выписали из больницы и отдали на воспитание в другую семью, но не сказали куда.
Позже, в пятницу утром, приблизительно еще дней через десять, за дверями моего класса послышался грохот и скрежет. Шум доносился с лестницы. Было 8.20, до начала занятий оставалось пятнадцать минут.
Через окошечко в двери я увидела голову Боба. Дверь моего класса с шумом распахнулась. В комнату въехало инвалидное кресло, а за ним вошел Боб с Винус на руках.
– У меня для тебя кое-что есть, – весело произнес он.
– Привет! – сказала я. Боб усадил Винус в кресло.
Она сильно переменилась. Длинные спутанные волосы были подстрижены «под мальчика». Засохшая грязь отмыта. Струпья и сыпь исчезли. На ней была зеленая кофточка и зеленые брючки. На забинтованных ногах шлепанцы в виде собачек.
Из-за обморожения Винус ампутировали большие пальцы на обеих ступнях. Ей нужно было начинать вставать и ходить на костылях, но она отказывалась это делать и передвигалась в инвалидном кресле.
Боб ушел, и я опустилась на колени рядом с Винус:
– Я рада, что ты вернулась.
Я колебалась. Что ей сказать? Мне хотелось попросить прощения. Отчаянно хотелось объяснить, что я жалею о том, что была такой слепой, и особенно о том, что невольно стала безучастной свидетельницей ее страданий.
– Мне очень жаль, что с тобой случилось столько плохого, – ласково сказала я. – Надеюсь, все будет хорошо.
Она молча смотрела на меня.
– Тебе еще больно? – спросила я.
Она посмотрела на свои шлепанцы, потом перевела взгляд на меня, но ничего не ответила.
– Наверняка тебе скоро будет лучше. А пока я усажу тебя за стол. И покажу, что мы сейчас делаем.
Увидев Винус, дети пришли в восторг.
– Эй, ты снова здесь! – крикнул Билли. – Вот здорово! Инвалидное кресло! Можно мне покататься?
– Зачем тебе инвалидное кресло? – спросил Джесс. Он обошел вокруг парты Винус, наклонился, посмотрел вниз. – Что у тебя с ногами?
– У меня есть для тебя подарок! – крикнул Шейн. Он подбежал к своей корзинке, вынул скомканный клочок розовой гофрированной бумаги, оставшейся от урока по труду, на котором мы делали тюльпаны, и сунул Винус под нос.
– Это бумажный цветок. Я сделал его для тебя. – И положил на парту.
Немного перевозбужденный, Зейн стукнул по парте Винус, а потом взобрался на свою. Я спустила его вниз. Алиса равнодушно прогуливалась по классу.
– Воспоминания о давно ушедших днях воскрешают былое, – произнесла она.
– Алиса, почему бы тебе не познакомиться с Винус? – предложила я.
– Боль и страх несовершенства никогда не исчезнут.
– Хорошо, быть может, позже.
Мне пришлось как следует поработать со светофором, чтобы утихомирить класс, в котором царила атмосфера безудержного веселья. Причиной восторга была не столько Винус, подозревала я, сколько инвалидное кресло, на котором каждому хотелось прокатиться. К тому же это был первый солнечный день, напомнивший о приближавшемся лете.
В глубине души я ожидала, что Винус станет другой. Ожидала, что за последние несколько недель с ней произойдет разительная перемена. Но я ошиблась. Винус вела себя как всегда: молчала и ни на что не реагировала. Она стала даже более молчаливой и отрешенной, потому что мальчики безнаказанно прыгали вокруг ее кресла, что в прежние дни вызвало бы у нее припадок ярости. А теперь Винус просто сидела без движения с застывшим, как маска, лицом.