— Никого нет? — удивился Цинфелин. — Как такое может быть?
— Никого, кроме пленницы, — уточнил Конан.
— А разве такое возможно?
— Почему бы и нет?
— Я думал, пленница слишком важна… Слишком важная для негодяя, чтобы он оставил ее без охраны.
— Ты переоцениваешь некоторых негодяев, — заметил киммериец. — Башня выглядит устрашающе. Здесь действуют древние чары, которые насылают на человека ужас, едва он только видит эту башню. Помнишь, наши странствующие фигляры не захотели поворачивать свое зеркало в сторону этой башни? А ведь вид здесь довольно живописный! Тем не менее они поспешили отсюда убраться. Так что, не исключено, что пленница находится внутри совершенно одна. Ну, с каким-нибудь стражником, который приносит ей еду. Расправиться с одним-единственным стражником не составит большого труда. А магии, даже насылающей чары ужаса, я не боюсь.
— Надеюсь, ты не ошибаешься, — пробормотал Цинфелин, глядя, как киммериец спрыгивает с седла и уверенным шагом направляется к низкой дверце, ведущей в башню.
Однако открыть дверь Конан не успел. Ему оставалось сделать еще шагов пять до башни, когда дверь распахнулась, и навстречу Конану вышел целый отряд. Человек пятьдесят в доспехах, со щитами и копьями, выступили из башни и окружили киммерийца.
Конан, подбоченясь, смотрел на них. Ему казалось, что кое-кого он узнает… Во всяком случае, в их выправке и манере держаться было нечто знакомое.
— Наемники! — пробормотал киммериец. — Наемники из Гандерланда! Так-так, интересно…
Он прищурился, рассматривая своих будущих противников. И тут его окликнули по имени:
— Конан! Я так и подумал почему-то, что только Конан мог решиться на такое. Ну надо же! Явиться сюда!.. Прямо в пасть к дьяволу!
— Гуннар! — обрадовался киммериец, поворачиваясь к здоровенному детине, чей доспех был украшен богаче, чем у остальных. — Это ты, Гуннар? Рад тебя видеть! Я ведь думал, что ты давным-давно погиб…
Гуннар поморщился, как будто киммериец задел какую-то неприятную для него тему.
— Никто не собирался жить вечно, не так ли? — ответил Гуннар киммерийцу. — Ни один наемник, во всяком случае, вступая в. отряд, не предполагает, что боги сохранят его для долгой жизни. И довольно об этом!
— Так ты рад меня видеть? — осведомился Конан.
— Да, — ответил Гуннар, но в его тоне прозвучала странная неуверенность. — Я угощу тебя и твоего спутника элем, если хотите. У нас имеются хорошие запасы.
— Что вы здесь делаете целым отрядом? — поинтересовался Конан. — Вот уж не думал, что вас занесет сюда, на край света.
— А ты что здесь делаешь, Конан? — вопросом на вопрос ответил Гуннар.
— У меня здесь дельце, — уклончиво отозвался киммериец.
— Ну а нас наняли для того, чтобы мы охраняли эту башню, — заявил Гуннар.
— Охраняли? Но что здесь такого, что можно охранять? — Копай не слишком удачно изобразил удивление.
Цинфелин подъехал поближе, но Конан сделал ему знак, чтобы юноша не вмешивался.
— Ты знаешь наше правило, Конан, — сказал Гуннар. — Нам платят деньги за работу, а мы не задаем лишних вопросов. Наш наниматель хочет, чтобы мы никого не пропускали в башню, кроме него самого. Вот чем мы занимаемся.
— И что, много было желающих сюда забраться? — прищурился киммериец.
Гуннар оглушительно, но как-то безрадостно расхохотался.
— Сказать по правде, ты — первый, — фыркнул он. — Мы здесь пухнем со скуки, но выбора у нас нет. Тот, кто нас нанял, хорошо знает свое дело. А теперь — убирайся, киммериец, и уводи с собой своего дружка! Убирайся, покуда цел! У нас с тобой нет вражды, и никто из нас не желает тебе зла. Однако если ты попытаешься проникнуть в башню, мы тебя убьем. Мы выполним наш контракт, чего бы нам это ни стоило.
— Почему? — спросил Конан. — Неужели плата так высока?
Цинфелин подъехал еще ближе и решился вмешаться:
— Сколько бы ни заплатил вам ваш наниматель, назовите цену — и я дам вдвое больше.
— Ты? — Гуннар смерил юношу взглядом. — Да кто ты такой?
— Я Цинфелин, наследник графства Бенойк. Поверьте, я хорошо понимаю, о чем говорю. Я не даю обещаний, которые не смогу выполнить.
— Ты не сможешь дать нам вдвое больше того, что нам заплатили, — отрезал Гуннар. — Ты не сможешь дать нам даже ту цену, которую платит наш наниматель. И покончим на этом. Мы не желаем вам зла, поэтому просим по-хорошему: уезжайте.
К удивлению Цинфелина, Конан кивнул.
— Хорошо. Будь по-твоему, Гуннар. Уезжаем.
Он действительно сел на коня и двинулся прочь. Цинфелин, недоумевая, последовал его примеру.
Стражники, помедлив, вернулись в башню.
Когда Конан и Цинфелин остались наедине, молодой граф не выдержал.
— Как ты мог! — взорвался он. — Ты был в двух шагах от нашей цели и отступился! Почему ты не добился у этого Гуннара — какую цену ему предложили? Ведь вы, кажется, знакомы! Он даже считает себя твоим другом…
— У наемников не бывает друзей, — ответил Конан совершенно спокойно. — Только наниматели и товарищи по оружию. Наемник так же легко простит предательство, как другой человек простит кражу конфеты из золотой вазочки. Наемник доверяет только самому себе. Гуннар мне не друг.
— Стало быть, и ты мне не друг? — спросил Цинфелин.
— Не обольщайся, — хмыкнул Конан. — Ты еще не доказал мне, что можешь быть моим другом. Но я не предам тебя, если ты об этом.
— Да, да, знаю… — пробормотал Цинфелин, думая о своем. — Почему же ты не попытался прорваться в башню?
— Потому что их — пятьдесят человек, — ответил Конан. — Даже я не в состоянии одолеть с наскоку сразу пятьдесят здоровенных воинов, вооруженных, к тому же, до зубов.
— Стало быть, ты — трус! — заявил Цинфелин.
— А ты — белоручка и дурак! — ответил Конан равнодушно. — Хочешь загрести жар моими руками? Ничего не получится. Нужно действовать с умом.
Цинфелин побледнел и закусил губу.
— Ладно, — смягчившись, проговорил Конан, — не кипятись.
— Я убью этого капитана, — прошептал Цинфелин.
— Очень хорошо, — сказал Конан таким тоном, каким кормилица успокаивает капризного ребенка, суля ему луну с неба. — Конечно, убьешь. Нападем на них ночью.
— Ночью? — Цинфелин медленно поднял на Конана глаза. — Но ведь они и будут ожидать ночного нападения!
— Нет, не будут, — Конан покачал головой. — Напротив. Этот капитан меня знает. Он подумает, что я подумаю, что он будет ждать меня ночью…
Конан говорил рассеянно. Было очевидно, что его мысли занимает некое постороннее соображение, не имеющее никакого отношения к планам атаки.
Цинфелин решился нарушить задумчивость своего спутника.
— Скажи, что тебя так беспокоит? Неужели предстоящая стычка с наемниками?
— Стычка? — Конан выглядел удивленным. Несколько мгновений он размышлял, словно пытаясь понять, о чем вообще шла речь, а затем покачал головой. — Нет, стычка меня совершенно не волнует. Я думал сейчас о другом. Об одной очень странной вещи. Видишь ли, Цинфелин, несколько зим назад я слышал, будто этот капитан, Гуннар, погиб вместе со всем своим отрядом. Я, конечно, очень рад был увидеть, что это не так… И все же не всякий слух следует отметать как несущественный. Наемники бывают очень точны в подобных случаях. Еще одно правило. Всегда хорошо знать, кто жив, а кто мертв. Кого могут нанять, а кого уже никогда нанять не смогут…
Конан и Цинфелин устроили лагерь на вершине холма, так, чтобы видеть все побережье: обе башни, рыбачий поселок и пролив.
Лошади были рады убраться подальше от этих жутких мест. Сейчас они паслись, пощипывая свежую траву, и выглядели довольными. Чего нельзя сказать об их хозяевах.
— Надвигается буря! — сказал Конан, всматриваясь в горизонт.
Небо было голубым, безмятежным, так что Цинфелин удивленно воззрился на своего спутника.
— С чего ты взял?
— Видишь вон то маленькое облачко на горизонте? — показал Конан. — Скоро оно вырастет так, что закроет все небо, и оттуда вырвутся молнии и громы.