— Ты сам признал, чужестранец, что оно магическое, — продолжал настаивать граф. — А магия всегда сопряжена с обманом и иллюзией.
— Это так, — кивнул Югонна. — Но если наше зеркало обладает кое-какими магическими свойствами, то мы — моя жена и я — отнюдь не маги, поэтому не в нашей власти управлять этим зеркалом. Говорю же, оно отражает лишь то, что перед ним было. Я могу вызвать отражение, но не могу создать его.
— В твоих словах есть резон, — признал Гарлот. — Что ж, дозволим тебе выступить! В конце концов, ты защищаешь свою жизнь и жизнь своей подруги, а такое дело требует времени и поддержки. Смерть необратима. Я могу освободить человека из заключения, если получу новые сведения касательно его невиновности, но я не в силах никого воскресить. Поэтому потратим время и выслушаем этого проходимца. Даже проходимцы иногда говорят дело.
— Не говоря уж о том, что они не заслуживают несправедливой казни, — спокойно добавил Югонна, и граф опять нахмурился: ему не нравилось то, с каким достоинством и как спокойно держится этот бродячий фокусник! Можно подумать, он считает себя, безродного фигляра, едва ли не ровней ему, графу Бенойка!
Югонна развернул зеркало так, чтобы граф мог видеть в нем отражение, и провел рукой над мутной поверхностью стекла. Туман тотчас рассеялся, и перед графом предстало отражение комнаты Цинфелина.
— Это спальня юного графа, — громко говорил Югонна, поворачивая зеркало попеременно во все стороны, дабы и прочие собравшиеся могли рассмотреть его. — Здесь, по словам самого Цинфелина, ему являлось видение прекрасной девушки, заключенной в узы. Ночь за ночью представала перед ним дивная пленница. Она плакала и умоляла спасти ее. Наш юный граф обладает добрым сердцем и пылким нравом. Он не мог спокойно созерцать эти картины. Но он не знал ни имени этой девушки, ни того, где разыскивать ее. И поэтому тоска поселилась в его душе и начала медленно убивать его…
— Поэтому он и заболел, — медленно проговорил Гарлот. Сейчас граф выглядел как человек, который только что очнулся от долгого забытья. — Поэтому он и выглядел безумцем. Ему не давала покоя эта картина…
— Совершенно верно, — кивнул Югонна.
Он протянул руку, делая знак своей жене, и Далесари повиновалась: она медленно приблизилась к мужу и прижалась к нему. Он обнял ее и продолжал говорить, сжимая плечо Далесари.
— Цинфелин тосковал и в то же время ни с кем не мог поделиться причиной своей тоски. Ему бы просто никто не поверил. Какая-то пленница? Ночное видение? Должно быть, обыкновенный сон, и все дела в том, что юному графу пора жениться. Вот и все, что мог он услышать от своих близких.
Рихан покраснел: Югонна попал в точку. Если бы Цинфелин раскрыл ему душу, Рихан именно это и посоветовал бы своему другу. «Пора тебе, дружище, перестать спать одному и взять в постель какую-нибудь добрую женщину. Глядишь — и девки мерещиться перестанут».
— Но откуда в комнате моего сына могло взяться это видение? — спросил Гарлот.
Югонна живо повернулся к нему и поклонился.
— Вот именно! — вскричал фокусник. — Откуда? Мы знаем, что такие зеркала, как наше, покрыты амальгамой, обладающей колдовским свойством запоминать и воспроизводить отражение. Но наше зеркало находилось при нас. Стало быть, в замке имеется еще одно, а кроме того, у кого-то была амальгама, которую он наносил на стену в комнате Цинфелина. И когда мы нашли следы этой амальгамы, полагаю, истинный преступник пробрался в покои Цинфелина и попытался вытереть стену. Иначе все стало бы слишком очевидно.
— Неправда! — сказал Кернив. — Такого не может быть!
— Но зеркало не в состоянии лгать, — возразил Югонна. — Оно, в отличие от человека, не может меняться. Оно таково, каким было создано изначально, и его природа неизменна. Оно отражает лишь то, что существует или существовало па самом деле.
— Подожди, — остановил Югонну граф Гарлот, — если верить твоим словам, то… То тогда получается, что и та прекрасная пленница, которая завладела сердцем моего сына, — она тоже существует в действительности?
Югонна кивнул.
— Именно так. И, полагаю, Цинфелин сейчас разыскивает ее.
— Митра! — простонал граф.
Тем временем Югонна снова провел рукой над зеркалом, и изображение в стекле изменилось: в спальне Цинфелина появился некий человек. Озираясь по сторонам, он начал водить кистью по стене, а затем растирать нечто ладонями. Приглядевшись, Гарлот узнал в этом человеке самого Кернива.
Изумленный, граф уставился на своего советника.
— Как вы объясните это?
— Ложь! — взвизгнул Кернив. — Неужели вы поверили этим негодяям? Они — воры и убийцы, и самое мудрое было бы отправить их на виселицу!
— Я уже сказал, что не сделаю этого, не разобравшись во всех хитросплетениях дела, — ответил граф, повышая голос. — Помните свое место, советник! Вы можете лишь давать мне рекомендации — и многие из них действительно были мудры и к месту, — но не имеете никакого права мне приказывать!
— Я настоятельно рекомендую вашему сиятельству казнить этих двух негодяев, — повторил Кернив.
Он закусил губу и отвернулся.
Второй «Кернив» — тот, что в зеркале, — продолжал повторять одни и те же движения, размазывая колдовскую амальгаму по стене в спальне наследника графства.
Собравшиеся, как завороженные, смотрели то на зеркало, то на самого Кернива. Многих поражал контраст между гордым лицом Кернива «во плоти» и вороватым выражением, которое это лицо вдруг обретало в отражении в колдовском зеркале.
И в этот самый миг на краю луга послышался громкий стук копыт, и пронзительный женский голос закричал:
— Это он!
Когда Конан и Цинфелин очутились в заколдованной башне, на винтовой лестнице, их окружила тьма. Киммериец хорошо видел в темноте и уверенно поднимался все выше и выше, а Цинфелин последовал за ним, ориентируясь по звуку шагов своего спутника, и старался не отставать. Призрачные воины остались внизу — они сражались с призрачными моряками.
— Сюда! — крикнул Конан. Он увидел наверху полоску света и устремился к ней.
Киммериец не сомневался в том, что пленница содержится в помещении, где должно быть достаточно светло. Ведь если она будет находиться в полной темноте, то ее отражение останется неразличимым для Цинфелина и будет попросту бесполезно.
Он увидел тяжелую дверь из массивного дерева, окованную железном. Дверь эта закрывалась на простой засов — не было даже замка.
А зачем здесь, в этой башне, какие-то замки? Никто посторонний не мог бы проникнуть сюда.
Конан радостно вскрикнул и устремился к двери. Цинфелин, задыхаясь и хватаясь за раненый бок, побежал за своим товарищем.
— Мы нашли ее! — вскрикнул юный граф.
Внезапно Конан остановился. Цинфелин налетел на него и едва не упал.
— Что с тобой? — спросил юноша. — Мы преодолели столько препятствий, и вдруг перед самой целью ты замираешь… Можно подумать, это ты взволнован предстоящей встречей, а не я…
— Здесь что-то не так, — прошептал Конан. — Я это чувствую. Какая-то ловушка.
— Брось! — возмутился граф. — Какая здесь может быть ловушка? Да будь у меня такая башня, в которую никто чужой не в состоянии войти, не стал бы я устраивать ловушки…
— Нет, подожди. Обидно погибнуть на пороге…
Конан оказался прав. Только сообразительность и стремительность варвара, да еще его привычка доверять своим диким инстинктам спасла ему жизнь. Откуда-то сверху на плечи Конана спрыгнуло огромное лохматое существо. Оно выпустило когти и вцепилось в руки Конана, а зубастой пастью нависло над его шеей.
— Кром! — взревел киммериец. — Цинфелин, сними с меня эту гадину!
Юный граф взмахнул мечом, стараясь нанести удар так, чтобы не повредить своему товарищу. Но это оказалось не так-то просто: Конан вместе с наседающей на пего тварью все время вертелся и метался из стороны в сторону. Наконец киммериец с силой ударился о стену, и чудовище выпустило его из своей хватки. Оно упало на пол и откатилось в угол, но затем тотчас же вскочило на ноги, распрямившись, как пружина.