...Между тем Марату в конце концов повезло. Он таки дождался своего звездного часа. Грянула революция.
* * *
Не сразу толпа признала Марата. И только когда сердца нищих и голодных людей охватило разочарование результатами революционных реформ, которые, в сущности, ничего не меняли в их беспросветной жизни, взоры обратились в его сторону. Присмотревшись, люди увидели, что он ходит, как они, почти в тряпье, с грязной повязкой на голове. Дом его пуст, холоден, и даже мыши там нечем поживиться. Все как у них. В глазах подозрительных сограждан это ли не высшая добродетель? «Он наш! Он такой же, как мы! Он понимает наши нужды!» Измученный, сбитый с толку народ, уже не веря вождям в пудреных париках, словно сирота, искал, на чье же плечо положить голову. И нашел. Гражданин Марат хорошо все объясняет и, главное, знает, кто виноват в том, что революционная повозка никак не въедет в рай.
«Оглянитесь!» — гремел Марат. Он мог говорить часами, яростно и с таким ожесточением, что казалось, жилы на его шее лопнут. Оратор презирал изящную словесность, и его язык, шершавый, жесткий, каркающий голос, демонический хохот, выразительная жестикуляция действовали на толпу завораживающе.
«Оглянитесь! Вас предали! Вы голодаете, а лавки распирает от товаров. Ваше правительство, хлюпики и трусы, боится навести революционный порядок. Они предали наше дело аристократам, ростовщикам, спекулянтам, присосавшимся к телу трудового человека. Пока мы не стрясем с себя эту нечисть... Всех подозрительных — на эшафот. Будем очищаться! В этом спасение революции... Трепещите! Гильотина работает исправно». И вот уже в Нанте палач выбился из сил, рубя головы. Есть и другие методы «очищения». Расстреливали маленьких детей и женщин с грудными младенцами.
Дневная норма в 120 человек доходит до 500. В Вандее революционные каратели не выдержали и возмутились. Но специальная «рота Марата» именем своего вождя продолжала творить правое революционное дело. Ночь с 14 на 15 декабря 1793 года стала последней в жизни 138 человек.
Такой же ночью вдоль сонных вод Луары медленно движется барка. По сигналу ее днище раздвигается, и плавучий гроб с 90 священниками, закрытыми в трюмах, уходит на дно.
Впрочем, зачем губить барку? Значительно проще столкнуть в воду безоружных людей и поливать их свинцом до тех пор, пока затихнут вопли несчастных. Матери молили пощадить маленьких детей. «Из волчат вырастут волки», — отвечала бравая «рота Марата».
А потом сыграли «республиканскую свадьбу». Связывали попарно юношей и девушек и бросали в воду. «Именем Революции!»
В городе Ментоне, ставшем несколько позднее модным курортом, наладили производство париков и кожевенных изделий. Парики выделывали из волос гильотинированных женщин. Другое же... Дадим слово знающим людям: «В Ментоне существовала кожевенная мастерская для выделки человеческих кож; из кожи тех гильотинированных, которых находили достойными обдирания, выделывалась изумительно хорошая кожа наподобие замши». Кожа мужчин, как отмечалось, ничем не отличалась от кожи молоденькой серны. А вот женская была слишком мягка и почти ни на что не годилась.
Воистину правы некоторые историки, утверждавшие, что питерская «Чрезвычайка» была лишь слабой подражательницей ретивых мальчиков Марата в красных шерстяных колпаках.
Лозунг «Революция без конца» требовал своего оправдания. Места повешенных аристократов и священников не могли пустовать. Хватали людей с «подозрительным выражением лица». Не правда ли, истребление врагов по такому признаку надолго оттягивает финал революции? Она действительно становится бесконечной. «...Немного зла, чтобы сделать много добра».
СПРАВКА
Перед празднованием 200-летия революции во Франции в 1993 году с помощью ЭВМ был проведен анализ социального состава жертв якобинского террора, «революции без конца», на чем настаивал Марат. Вот какие получились результаты. «Враги нации» - дворяне составили всего 9% погибших. 91% — рядовые участники революции, ее плоть и кровь, которым и было обещано «светлое будущее». Из этого числа 28% составляли крестьяне, 30% — рабочие.
* * *
Письмо, отправленное по почте, либо пропало, либо его не передали Марату. Если бы Корде нервничала, то она воспользовалась бы этим, чтобы отказаться от задуманного. Но похоже, Шарлотта обладала необыкновенной выдержкой и решимостью. Ей и в голову не пришло ничего подобного. Напротив, она словно подгоняла себя и, воротясь в номер гостиницы «Провиданс», немедля села писать второе письмо.
«Париж, 13 июня, 2 год Республики.
Гражданину Марату.
Сегодня утром, Марат, я писала вам. Получили ли вы мое письмо? Я не думаю, чтобы вы его получили, потому что меня не допустили к вам. Уведомите меня, могу ли я надеяться видеть вас хоть на одну минуту. Снова повторяю вам, что я приехала из Канн и желаю сообщить тайны, очень важные для безопасности Республики. Кроме того, я подвергаюсь преследованиям за свою преданность свободе и поэтому несчастна. Мне кажется, что уже одного этого обстоятельства достаточно для того, чтобы иметь право рассчитывать на ваше содействие.
Шарлотта Корде».
Чтобы действовать наверняка, она решила отправиться к дому Марата и через близких лиц передать ему письмо. Расчет девушки состоял в том, что слова «тайны», «безопасность Республики» произведут на него такое же действие, как красная тряпка на быка.
Раскрытие заговора — это еще одно очищение Республики от скверны, аресты врагов революции, их смерть на эшафоте и — новое торжество «друга народа». Вот видите, он не дремлет, всегда на страже. Таким образом Шарлотта хотела выманить дикого зверя из его логова, а лучше — самой попасть туда.
Шарлотта подошла к дому № 20 на улице Кордельер, на пороге жилища Марата появилась его любовница Симона Эврар. Когда мужчина из смешного неуча превращается во всенародного идола, у него появляются права на все, даже на любовь. Эта женщина была чуть ли не вдвое моложе Марата и невероятно ему преданна. Симона подозрительно взглянула на незнакомку в платье из белого канифаса, в легкой накидке и в шляпке, отделанной трехцветной тесьмой. Эту моду завели поборницы революции, но женщина-страж не клюнула на такую наживку. Она держала Шарлотту у порога, загораживая вход и задавая один вопрос за другим. Чем с большим старанием Шарлотта уговаривала ее, тем несговорчивее становилась Симона. Какое-то животное чутье подсказывало преданной подруге революционного трибуна, что этой красотки с открытым спокойным взглядом следует опасаться.
И жизнь, и смерть решают случайности. Услышав голоса, долетавшие с порога квартиры, Марат позвал Симону:
— Что там происходит?
— Приехала женщина из Канн. Она хочет сообщить вам что-то важное. Вот, прочтите.
Марат взял письмо Шарлотты. Ага! Он так и знал — его враги закопошились. Рано или поздно они должны были себя обнаружить. Но кто именно?
— Зови ее, — сказал Марат и, когда девушка вошла, едва взглянув на нее, схватился за перо и бумагу.
— Быстрее, дитя мое. Их имена... Я чувствую, гильотине придется хорошенько поработать.
Нож был спрятан под накидкой. Металл согрелся, и девушка не ощущала его на своей груди.
...Марат был болен. Болен безнадежно. Повремени Шарлотта немного, природа сама бы сделала свое дело. Немощное тело отказывалось жить и держалось лишь упорной волей. Марат считал, что далеко не все успел сделать. Сознание драгоценности своей жизни заставляло его проводить целые дни в ванне, заполненной лечебным раствором.
Поперек ванны лежала доска, на которой он писал воззвания, манифесты и статьи в созданную им газету «Друг народа». Название газеты превратилось в имя, которым его наградила толпа. Это тоже привязывало Марата к жизни — ему льстило обожание, доходившее до экстаза, рев толпы, трепет женских платков, сорванных с шеи в порыве восторга.