Шарлотта рассказывала без утайки, зная, что этот человек с тряпкой, обмотанной вокруг головы, с красным в испарине лицом все равно сейчас будет мертв и больше никому никогда не причинит вреда. Рука уже сжимала нож. Ужас мешал девушке сделать шаг к ванне. Нужен был какой-то толчок, чтобы металл взметнулся вверх, прежде чем вонзиться в голое беспомощное тело.
Марат сам помог девушке. Когда Шарлотта кончила свой рассказ, он повернулся к ней, и она увидела, какой безудержной радостью засветились эти выпуклые светлые глаза, а большой, как у рыбы, рот растянулся в улыбке: «Ну хорошо же! Вот они и отправятся на гильотину». Гильотина! Это слово током ударило Шарлотту. Она замахнулась, и нож по рукоять вошел в грудь Марата. Теперь его глаза смотрели на девушку изумленно. Рот передернула судорога ужаса и боли. И вместе с последним мгновеньем жизни из груди Марата вырвался резкий надорванный вопль.
Его любовница, распахнув дверь, тигрицей бросилась к Шарлотте и, вцепившись ей в волосы, начала кричать. Прибежали кухарка и привратница, наборщик «Друга народа» Лоран Басс ударил девушку табуреткой по голове. Они добили бы Шарлотту, но на шум появились солдаты национальной гвардии, находившиеся неподалеку. Дюжим гвардейцам с трудом удалось вывести арестованную из дома Марата, запихнуть в фиакр и доставить в тюрьму.
* * *
Шарлотта задумалась: сколько ей осталось жить? Суд наверняка будет быстрым и закончится объявлением смертного приговора. Казнь ее, разумеется, сделается событием в Париже, и народу, которому гильотина уже прискучила, на этот раз соберется достаточно. Надо было торопиться и приготовиться к достойному концу. Шарлотта Корде, как хороший драматург, должна завершить свою пьесу впечатляющим финалом, заставив глупую и пошлую толпу зрителей задуматься над совершенным ею поступком. Она назвала это подвигом. Подвигом во имя гуманности. «Нож в грудь — и гуманность?» — взревет толпа. Шарлотта постарается объяснить в прощальном письме, что да, так оно и есть: она обагрила свои руки кровью, дабы десятки, сотни сограждан не запятнали себя грехом смертоубийства. А ведь этот грех неотвратим, потому что...
«Простите меня, люди, но имя Марата позорит весь род человеческий. Это был не человек, а дикий зверь, который и во Франции зажег бы междоусобную войну. Теперь же да здравствует мир! Слава Богу, что злодей не был французом по происхождению...
Наконец, я приняла в соображение и то, что столько храбрых людей должны будут идти в Париж за головой злодея и при этом еще их ждет, быть может, неуспех и им придется увлечь за собой на погибель многих добрых граждан. Нет, Марат не заслуживал такой чести; для него достаточно было руки слабой женщины», — писала Шарлотта в камере. Пламя свечи было единственным чистым и теплым пятном в сырой норе, куда ее упрятали. Этот огонек бросал розовые блики на лицо Шарлотты, возвращая ему краски молодости, исчезнувшие за последние три дня.
Шарлотта словно ничего не потеряла от своей красоты. И стражники тихо переговаривались, глядя на девушку, склонившуюся над бумагой. Она выглядела так мирно в своем чепчике, из-под которого выбивались шелковистые пряди волос. Что же все-таки заставляет таких красоток добровольно подставлять нежные шейки под лезвие гильотины? Везде в тюрьмах было полным-полно молоденьких аристократок, которых приволокли в застенки силою, невзирая на их старания раствориться в толпе, прикинуться простолюдинками. Они визжали или немели от ужаса, попав в застенок, а потом предлагали страже свои розовые, холеные тела, спрятанные в одежде драгоценности — словом, все, что у них осталось, ради того, чтобы выбраться на волю. А эта птичка сама прилетела в силки, как говорят, с юга, где такое голубое небо и ласковые волны день-деньской играют с прибрежной галькой. «Ах, если бы эта милашка была моей женушкой, — думал один из охранников, — я наделал бы ей столько ребятишек, что разом бы прошла охота совать нос в мужские дела».
«...Я в жизни ненавидела только одно существо, и мне удавалось проявлять твердость своего характера, — писала Шарлотта. — С теми, кто пожалеет меня, мы еще увидимся на том свете, где мне придется встретить Брута и некоторых других деятелей древности. Современники мало интересуют меня; они все слишком трусливы. Теперь мало истинных патриотов, умеющих умирать за Отечество; теперь почти все эгоисты».
Письмо окончено. Совершенно ясно, что оно адресовалось будущему, истории. Шарлотта в последний раз пыталась объяснить те движения души, которые заставили ее взять в руки страшный нож. Нет, славы она тоже не искала: в случае своего чудесного спасения — и такого Шарлотта не исключала — решила перебраться в Англию и «сохранять самое строгое инкогнито так, чтобы парижане не смогли узнать, кто я такая».
...Зал суда был переполнен. Возле убийцы Марата поставили дополнительную охрану, опасаясь гнева зрителей. На вопросы судьи Шарлотта отвечала кратко, призывая его не терять времени и побыстрее вынести приговор.
Председатель суда. Кто вам внушил такую ненависть к Марату?
Подсудимая. Мне нечего было занимать ненависти у других, у меня было довольно своей.
Председатель. Но кто-нибудь навел же вас на мысль об убийстве?
Подсудимая. Плохо исполняется та мысль, которая не рождается сама собою.
Председатель. Что же вы ненавидели в Марате?
Подсудимая. Я считаю опустошение Франции делом его рук.
Председатель. То, что вы называете опустошением Франции, сделано не им одним.
Подсудимая. Быть может, это и правда, но он употреблял все усилия, чтобы разорить нашу страну вконец.
Председатель. На что вы надеялись, решаясь убить Марата?
Подсудимая. Я надеялась восстановить мир во Франции.
Председатель. Неужели вы думаете, что вы перебили всех Маратов?
Подсудимая. С одним уже покончено; с другими, быть может, будет то же самое.
Шарлотта более всего опасалась просьб защитника отнестись к ней, как к молодой, неопытной женщине, и сохранить жизнь. Она поблагодарила его за то, что он избавил ее от подобного унижения. Ее хладнокровная манера держаться подействовала на всех, сидевших в зале. Между прочим, по словам адвоката, во время заседания казалось, что убийца Марата вовсе не обвиняемая, а напротив, именно она-то и вершит свое правосудие.
Судей же выводило из себя спокойствие, с которым девушка отвечала на их вопросы. Ее пытались вывести из равновесия, подобравшись к подробностям сугубо интимного свойства. «Сколько у тебя детей?» — спросил один из обвинителей. «Грязная потаскуха», — неслось из зала. «Разве я не говорила, что не замужем?» — ответила подсудимая. Специальная комиссия подтвердила ее девственность.
Выступление адвоката ничего не могло изменить в ожидаемом приговоре. Господин Шово выбирал слова, которые можно было толковать и так, и эдак. Он не слишком упорствовал в защите.
Оглашение приговора — казнь через гильотину — Шарлотта выслушала как само собой разумеющееся. Когда председательствующий спросил, не хочет ли она что-либо сказать, она ответила, что желала бы заплатить долг, сделанный в тюрьме. БОльшую часть этого долга составлял чепчик, который Шарлотта просила доставить ей в камеру, дабы выглядеть на суде благопристойно.
К ней подошел священник и предложил ей исповедаться и принять его утешение.
— Благодарю вас, святой отец, но, право, я не нуждаюсь в ваших хлопотах.
Теперь Шарлотта, вернувшись в свою камеру, ожидала приготовлений к казни. Неожиданно начальник тюрьмы господин Ришар привел к ней молодого офицера, которого она заметила еще в зале суда. Он пристроился неподалеку от скамейки, где сидела обвиняемая, и рисовал ее. Господин Ришар после оглашения приговора и окончания суда просил разрешения докончить портрет.