Избавление явилось в образе молодого грека, приехавшего в Баварию изучать немецкую военную технику. Джейн, разумеется, стоила любой гаубицы, и черноволосый граф Теотоки умолял ее бежать с ним на остров в Эгейском море. Джейн согласилась, но на самой границе их догнал барон.
Состоялась дуэль. Грек упал с простреленной грудью. Возле него рыдала Джейн. Умирающий протянул руку, прошептав, что, кроме чистой дружбы, между ним и баронессой ничего не было. Мужу ничего не оставалось, как отвезти того умирать в постель. Так вся троица оказалась под одной крышей в имении барона — оказалась, потому что грек выздоровел. И вся карусель закрутилась снова.
Джейн наконец уговорила барона отпустить ее. Что было делать? До старости они оставались друзьями и писали друг другу нежные письма. Через пять лет, приняв православие, тридцатичетырехлетняя Джейн окольцевала грека и стала графиней Теотоки.
Десять лет своей жизни Джейн посвятила этой любви. Она родила сына, которого назвала Леонидом. Мальчик был белокур в нее и кроток — неизвестно в кого. Мать любила его до самозабвения, но случилось несчастье. Сын съезжал по перилам со второго этажа, упал на мраморный пол и разбился насмерть. Тяжело пережившая эту трагедию Джейн пыталась забыться в хозяйственных делах. Ей вообще было свойственно менять и переиначивать все вокруг. Греция, с ее каменистой почвой и безводьем, в этом смысле была для Джейн идеальным местом. Она занималась землеустройством, сажала деревья и, конечно, как всегда и везде, возилась с любимыми лошадьми.
Что касается отношений с графом, то от Джейн не укрылось: муженька мало-помалу стало тянуть на сторону. Джейн не страдала избытком романтизма. Ее взгляд на чувства скорее совпадал с принятым у мужчин: любовь не вечна. Она, как человек, рождается, живет и умирает. Конечно, никто не возражает против долгожительства, но это удел немногих. Джейн, при всем ее самомнении, не относила себя к числу богоизбранных. У мужчины свои законы...
— Посмотри, дорогой, как неутомим этот конь! Он то и дело вспрыгивает на кобылу, — игриво говорила жена мужу.
— Однако заметь, дорогая, никогда на одну и ту же.
Джейн, пожалуй, была согласна с грубоватой английской шуткой. Но, будучи женщиной в наивысшей степени, никогда не могла примириться с тем, что царит в сердце мужчины не единовластно. Она развелась с Теотоки.
Очень скоро в Афинах заметили, что белокурая красавица прописалась в королевском дворце, где король Оттон, сын того самого Людвига I, который превратил Джейн в нимфу на потолке, смотрел на нее обожающими глазами.
В отличие от жены баварского короля, махнувшей рукой на неистощимое любвеобилие супруга, у Оттона жена была властная и из-за бесплодия — уязвленная. Можно представить, какое раздражение у королевы Амалии вызывала легко рожающая, легко танцующая, легко влюбляющая в себя леди-баронесса — графиня Джейн. Придет час, когда королева отомстит ненавистной сопернице...
Король же Оттон не был глубокой привязанностью Джейн. Она по-прежнему искала того, кого тело и душа безоговорочно признали бы единственным владыкой. Все, что ее окружало, казалось мелким, вялым, неинтересным. Не в правилах Джейн было сидеть и ждать, пока ее найдет прекрасный рыцарь. Зная, как в большинстве своем медлительны и неинициативны мужчины, она сама поехала навстречу... быть может, очередному своему заблуждению.
«Честные женщины безутешны из-за ошибок, которых они не совершали». Эта фраза, сказанная одним знаменитым и легкомысленным французом, возмутительна лишь на первый взгляд. На второй — ощущаешь легкое беспокойство. На третий — приходишь к мысли, что в этом абсурде присутствует зерно истины. Наше счастье состоит в неведении того, сколько раз мы прошли мимо своей судьбы, боясь поиска и риска.
Само собой, леди Джейн в этом отношении не могла себя упрекнуть.
* * *
Путешествие Джейн по Турции, Швейцарии и Италии оставило целый шлейф слухов, ни один из которых нельзя считать достоверным. Тем не менее пылкие итальянские кавалеры должным образом отреагировали на появление в их краях белокурой амазонки. Двое офицеров договорились стреляться до тех пор, пока кто-то из них не падет бездыханным. Счастливец, оставшийся в живых, поведет Джейн к алтарю.
Пока один поклонник убивал другого, Джейн приглянулся молодой дипломат. Он явился как бы правопреемником незабвенного Шварценберга, который где-то по-прежнему скрипел перьями, трудясь над дипломатическими депешами.
Джейн готова была пойти к алтарю, но совсем не к тому, куда звал оставшийся в живых офицер. В ярости от забывчивости Джейн он вызвал дипломата драться на саблях. Дипломат получил удар в лицо, но зато проткнул соперника насквозь. Разумеется, едва рана затянулась, он потребовал руки Джейн. И вот тут, кажется, Джейн расплатилась за все мужские обманы, выпадающие на долю слабому полу, — она наотрез отказалась выйти за дипломата замуж, и бедняга, говорят, покончил с собой.
Однако, подустав от итальянских страстей, Джейн вернулась в Грецию, ситуация в которой в ее отсутствие стала нестабильной, а значит, Джейн здесь было гораздо интереснее.
Дело в том, что всегда страдавшая от посягательства Турции Греция решила упрочить свою независимость. В горах создавались вооруженные отряды, куда стекались люди разного толка. Одни называли их «паликарами», то есть храбрецами, другие считали бандитами. Тем не менее это была реальная сила, и королевский дворец был заинтересован держать ее под контролем. Королева Амалия, оттеснив супруга на троне, старалась прибрать к рукам главаря горцев, который пользовался среди них исключительным авторитетом и правил как единоличный монарх. Так Хаджи-Петрос получил генеральский чин и губернаторский пост в одной из провинций.
Хаджи-Петрос был личностью легендарной. Высокий семидесятилетний старик, ни в чем не уступавший юношам, он был красив дикой горской красотой — с обветренным, словно из меди выкованным лицом, орлиным взором и осанкой монарха. Красная шапка оттеняла начинавшие седеть волосы. Белая плиссированная юбка с золотой курточкой — тут было на чем остановить взгляд.
К тому же Джейн увидела, как он сидит на лошади, — и завзятая наездница была покорена. Ей стоило невероятных усилий познакомиться с героем, «не терпевшим баб». С тех пор как у Хаджи-Петроса умерла жена, его сердцем владел исключительно сын.
Разумеется, все эти сведения, собранные о герое, лишь распалили Джейн. Крепость оказалась не такой уж неприступной. А может быть, подобной осады выдержать было невозможно?
Итак, Джейн ушла с Петросом в горы на правах любовницы, боевой подруги, друга-оруженосца — как угодно. По ночам, пристроившись на кисло пахнущих шкурах возле крепкого тела Петроса, Джейн смотрела на звезды, такие близкие в горах, и умирала от счастья. Она жарила мясо на костре, пила красное вино из бурдюков, научилась стрелять навскидку, как заправский паликар. Королева горных робингудов пользовалась исключительной популярностью. Когда она проходила по лагерю, те били в барабаны, палили из ружей — стоит ли говорить, как льстило это Джейн!
Слухи о даме сердца неустрашимого Петроса достигли королевского дворца. Королеве Амалии даже не надо было дознаваться, как ее зовут. Ненавистная соперница, изрядно попортившая ей кровь, словно насмехаясь над бесплодной, засохнувшей королевой, и на склонах каменистых гор купается в любви и обожании. Амалия дрожала от нетерпения подсыпать горчицы в это торжество. Она подписала приказ, где Петрос обвинялся в поведении, порочащем доблестную армию. Королеве этого показалось мало: она временно сместила его с должности главнокомандующего и губернатора.
Дальше произошло то, чего наверняка не ожидала сама Амалия. Петрос написал покаянное письмо, где признался, что его связь с белокурой бестией держится лишь на материальном расчете: «Она богата, а я беден. Я должен поддерживать свое положение и дать образование сыну».
Петрос весьма ловко отводил от себя удар: что лучше успокаивает женщину, не знающую любви, чем известие о том, что у другой дела еще хуже? Позиция Петроса, конечно же, очень уязвима и в любом случае не прибавляет ему лавров рыцаря. Но он не мог и представить, как воспользуется его письмом королева. Вот уж действительно, «самый большой иезуит в тысячу раз меньше иезуит, чем самая малая иезуитка», — Амалия приказала напечатать письмо Петроса в газетах.