Потеряв роль в «Тарасе Шевченко», Быстрицкая получила роль в другой картине. На той же Киевской киностудии в те же самые дни режиссер Владимир Браун пригласил ее в свою картину «В мирные дни», причем на роль человека той профессии, которую героиня нашего рассказа хорошо знала — военврача Елены Алексеенко.
Съемки в Киеве продлились до августа, после чего Быстрицкая уехала в Нежин, к родителям. 31 августа она вернулась в Киев, чтобы утром следующего дня начать занятия в институте. Но тут ее ждало неожиданное известие — оказывается, в документах, поданных ею в институт, не хватает справки, разрешающей ей продолжать учебу в новом учебном заведении. Из-за отсутствия этой справки мандатная комиссия приняла решение отчислить ее из института. Думается, не стоит объяснять, каким ударом стало для двадцатилетней девушки это известие. Так мечтать о карьере актрисы, взбаламутить родителей и друзей своим отъездом, и вот вам результат — отчисление. Быстрицкую охватило такое отчаяние, что, выйдя из ректората, она впала в прострацию. И кто знает, сколь долго она пробыла бы в таком состоянии, если бы не преподаватель Яков Иванович Токаренко. Узнав о постигшем девушку несчастье, он посоветовал ей не сидеть сложа руки, а действовать. И Быстрицкая последовала этому совету. В тот же день она добилась встречи с министерским чиновником, отвечающим за работу с абитуриентами, и получила от него гарантии своего зачисления в институт без нужной справки. «Ее вы сможете привезти чуть позже», — пообещал он ей. Так оно и вышло. Быстрицкую вновь внесли в списки студентов, а справку она привезла из Нежина несколько дней спустя.
Став студенткой, Быстрицкая буквально с первых же дней учебы принялась доказывать преподавателям, что в институт ее приняли не зря. Уже на первом курсе она числилась в круглых отличницах и за свое усердие была награждена поездкой в Москву.
Стипендии, которую Быстрицкой платили в институте, ей на жизнь не хватало, и она вынуждена была подрабатывать на стороне: снималась в массовке на той же Киевской киностудии, играла в театре. А однажды сумела устроиться в труппу гастролировавшего в Киеве знаменитого иллюзиониста Эмиля Кио и в течение месяца выступала в его балете. Причем выступала так вдохновенно, что Кио отметил ее усердие и предложил перейти к нему на работу. Но Быстрицкая отказалась, заявив, что балет не ее стезя.
В стенах родного института Быстрицкая считалась не только лучшей ученицей, но и одной из первых красавиц. За ней пытались ухаживать многие студенты, но найти отклик в ее сердце практически никому не удавалось. Дело в том, что, получив довольно строгое воспитание в семье, она не позволяла себе в общении с юношами тех вольностей, на которые были способны ее более раскрепощенные подруги. И вообще, в отличие от большинства сверстников, которые воспитывались в тепличных условиях, Быстрицкая в 20 лет уже многое успела повидать и пережить — суровые будни в прифронтовом госпитале способствовали ее раннему взрослению. Но не все ее сверстники это понимали. Потому и недолюбливали ее, называли «синим чулком». Тех же из них, кто не понимал слов, Быстрицкая осаживала довольно резко — с помощью пощечин. Так, на последнем курсе института она «наградила» ими сразу троих студентов. Причем последний случай получил широкую огласку и привел к довольно драматическим событиям. Что же произошло?
21 января 1953 года вся страна отмечала траурную дату — 29-ю годовщину со дня смерти Ленина. Как и во многих учебных заведениях страны, в Киевском институте театрального искусства в тот день студенты выступали перед преподавателями с поэтическими виршами, посвященными траурной дате. Не стала исключением и Быстрицкая, которая выучила «Сказку о Ленине» Натальи Забилы. И вот, когда до ее выступления оставались считаные минуты, некий второкурсник незаметно подкрался к ней и, желая подшутить, свистнул ей из пищалки в ухо. Вполне вероятно, что сделал он это не со зла, однако, учитывая реалии момента (траурная дата, общая нервозность и т. д.), он получил вполне адекватный ответ — увесистую оплеуху, от которой отлетел метров на пять.
Свидетелями этой сцены стали не только студенты, но и преподаватели, которые и дали этому делу ход. Быстрицкую обвинили в хулиганстве, припомнив ей, что только за последний месяц она умудрилась подобным образом поступить еще с двумя студентами. Короче, в тот же день один из педагогов вызвал к себе Быстрицкую и потребовал от нее, чтобы она немедленно написала заявление о переводе ее в Харьковский институт. В противном случае он пообещал отчислить ее из вуза. Но девушка ответила ему довольно резко: «Если завтра вывесят приказ о моем отчислении, то послезавтра вы найдете меня в Днепре». Если бы подобное сказала любая другая студентка, вполне вероятно, ее слова сочли бы дешевой бравадой. Но за Быстрицкой еще с первого курса утвердилось мнение как о человеке, который не бросает слов на ветер, поэтому реакция на ее заявление оказалась иной. Руководство института побоялось брать грех на душу и переложило это дело на плечи комсомольской организации (все-таки «именной» год давал о себе знать).