Интерес к советским делегатам был огромен, а симпатии к стране, пославшей их, того больше. Каждый день почта доставляла в "Палаццо империале" ворохи приветствий итальянских пролетариев.
Даже буржуазная "Дейли геральд" и та писала:
"Ни один человек из какой-либо далекой неизведанной страны в средние века не вызывал большего интереса, чем эти несколько человек, составляющие советскую делегацию в Генуе".
10 апреля ровно в 3 часа дня в переполненный "Зал сделок" генуэзского дворца Сан-Джорджо вошла советская делегация и заняла свои места.
Генуэзская конференция начала работу.
Первую речь произнес ее председатель Факта. Следом за ним говорили француз Барту, Ллойд-Джордж, японец Исни, немец Вирт. Их речи состояли из медоточивых фраз и общих рассуждений. Высокопарно говорилось и об идеалах мира, и о всемирной справедливости, и о необходимости экономического восстановления Европы.
Затем на трибуну взошел Чичерин.
— Оставаясь на точке зрения принципов коммунизма, —
заявил он на чистом французском языке, оказавшем бы честь и самому Барту, — российская делегация признает, что в нынешнюю историческую эпоху, делающую возможным параллельное существование старого и нарождающегося нового социального строя, экономическое сотрудничество между государствами, представляющими эти две системы собственности, является повелительно необходимым для всеобщего экономического восстановления…
Советское правительство предлагало правительствам и торгово-промышленным кругам всех стран вступить в деловые отношения на основе взаимности, равноправия и полного и безоговорочного признания.
В ответ на юридическое признание Советской России, предоставление ей нового займа и возмещение убытков, причиненных интервентами и белогвардейцами, оно готово было признать долги царского правительства и возместить потери бывшим иностранным собственникам в России.
— Российская делегация, — говорил Чичерин, — намерена предложить всеобщее сокращение вооружений и поддержать все предложения, имеющие целью облегчить бремя милитаризма, при условии сокращения армий всех государств и дополнения правил войны полным запрещением ее наиболее варварских форм, как ядовитых газов, воздушной войны и других, в особенности же применения средств разрушения, направленных против мирного населения.
После выступления советского дипломата "надышанный толпою воздух зала, где в продолжение четырех часов не смолкали речи, словно прорезал электрический разряд", — писал Эрнест Хемингуэй, в те времена безвестный репортер канадской газеты "Торонто стар".
Однако добрая воля Советов не встретила поддержки западных держав.
На первом же заседании политической комиссии 11 апреля Чичерину, Красину и Литвинову был предъявлен меморандум экспертов Англии, Франции, Италии и Японии. Он требовал уплаты всех долгов как царского, так и Временного правительств, возврата национализированной иностранной собственности, отмены монополии внешней торговли.
Это был нажим, грубый и бесцеремонный. С целью закабаления Советской страны и установления в ней, как выразился Красин, "режима капитуляций".
Советские дипломаты вступили в борьбу. Была она острой и ожесточенной.
15 апреля Чичерин, Красин и Литвинов приехали на виллу Альбертис, резиденцию Ллойд-Джорджа. Здесь они встретились с руководителями делегаций западных держав.
Хотя Ллойд-Джордж всячески подчеркивал, что встреча "абсолютно неофициальная", протекала она в атмосфере все сгущающейся напряженности.
Чичерин с самого начала, во избежание кривотолков и ложных надежд, заявил, что принятие меморандума поставило бы русский народ в невозможное положение. И далее с непоколебимой твердостью прибавил, что не подпишется под документом, который требует возвращения частной собственности и накладывает на Россию тяжкое бремя долгов.
Если уж считать, то считать. Если вести речь о долгах, то следует говорить и о деньгах, которые задолжала Антанта России. А они, право, немалые — 39 миллиардов золотых рублей.
И советские дипломаты предъявили свои контрпретензии за ущерб, причиненный интервенцией.
Контрпретензии советской стороны союзники безоговорочно отвергли.
Встреча на вилле Альбертис закончилась тем, что Ллойд-Джордж от имени своих партнеров потребовал:
удовлетворить претензии иностранных собственников на имущество, национализированное в России;
выплатить довоенные долги (правда, соглашаясь при этом на их некоторое сокращение и отсрочку выплаты процентов);
дать не позднее 20 апреля ответ на все предъявленные требования.
Это был ультиматум, жесткий и непреклонный. Диктат вместо переговоров.
Нанося свой удар, руководители Антанты не подозревали, что их ждет контрудар.
Мощный и ошеломительный, он был нанесен советскими дипломатами на другой же день после встречи на вилле Альбертис. Хотя подготовлялся задолго и исподволь.
16 апреля в Рапалло Чичерин и министр иностранных дел Германии Ратенау подписали советско-германский договор.
РСФСР и Германия отказывались от всех взаимных претензий и восстанавливали дипломатические отношения друг с другом.
Рапалльский договор смешал все карты в пасьянсе, который руководители Антанты раскладывали столь долго и столь старательно. Они, не жалея сил и времени, сколачивали единый антисоветский фронт, а он оказался прорванным.
Рапалльский договор продемонстрировал миру, что Советское правительство готово нормализовать отношения с други-ми государствами, но нормализация возможна только на основе равноправия.
19 мая Генуэзская конференция закончила свою работу.
Красин покидал Италию с легким сердцем. Советские дипломаты везли в Москву успех, и немалый.
Делегация, как отмечалось в специальном правительственном постановлении, "правильно выполнила свои задачи, отстаивая полную государственную независимость и самостоятельность РСФСР, борясь с попытками закабаления русских рабочих и крестьян, давая энергичный отпор стремлению иностранных капиталистов восстановить частную собственность в России".
В Москве Красину удалось пробыть недолго. В июле он снова отправился в путь.
И снова в чужие края.
На сей раз в Голландию. В Гаагу.
Здесь шла международная конференция.
Как прекрасен мир в безграничной широте его многообразия!
И как уродливы те, кто пытается миром править, в узкой ограниченности их однообразия.
В Италии, где он только что побывал, море мягко плещется о берега, теплое и ласковое. А в Голландии в его хищных седовато-сизых бурунах выкупаешься разве только "в обнимку с самоваром", как ловко выразился Кржижановский, тоже прибывший на конференцию.
Недаром с редких пловцов не сводят глаз дюжие молодцы из спасательной команды в брезентовых бушлатах и в широченных прорезиненных шароварах.
Природа разная, а правители будто сшиты по одной мерке. Они, так же как итальянцы, поместили советских делегатов в роскошной гостинице и окружили плотным кордоном полицейских и шпиков.
Караулят. Следят. Бдят.
В общем не фешенебельный отель «Схъэвенниген», а "Советская тюрьма", как его окрестил тот же Кржижановский.
И представители западных держав ведут себя так же, как в Генуе. Хотя там были политики, а тут дельцы, Физиономии разные, а нутро одно — империалистическое.
И линия поведения тоже одна. Требуют возврата всей иностранной собственности. Иначе никаких кредитов.
В общем катят конференцию под относ. Несмотря на терпимость и разумные уступки советских делегатов.
Какова же отсюда мораль?
Раз они перекрывают путь к многосторонним соглашениям, мы пойдем по пути соглашений двухсторонних.
"Гаага с математической верностью доказала необходимость сепаратных соглашений с отдельными странами или наиболее влиятельными капиталистическими группами".
К такому выводу пришел Красин, вернувшись из Голландии.