«Читта ди Милано»
* * *
«Красин» — «Читта ди Милано». 30/VI 6 часов 30 мин.
Широта 79°52′. Долгота 10°5′.
«Красин»
* * *
«Читта ди Милано» — «Красину». 30/VI, 8 часов 42 мин.
Но вы не заходите сюда. Я вас ждал здесь, в Виргобее.
«Читта ди Милано».
* * *
«Красин» — «Читта ди Милано». 30/VI, 10 часов 10 мин.
Мы вас не поняли. Имея приказ идти возможно скорее на Лей-Смит, мы направляемся туда. Наше положение в 10 часов утра — широта 80°11′, долгота 13°.
«Красин»
* * *
«Читта ди Милано» — «Красину». 30/VI, 10 часов 15 мин.
Положение палатки 9 миль к северу от острова Грэта и к востоку от мыса Лей-Смита.
«Читта ди Милано».
Отпечатано на ледоколе «Красин» 30/VI, 11 часов 30 минут».
В то же утро была получена радиограмма от генерала Нобиле, в которой он выражал желание прибыть на борт «Красина».
«БЮЛЛЕТЕНЬ № 5
«Читта ди Милано» — «Красину». 30/VI, 10 часов 12 минут.
Генерал Нобиле хотел бы прибыть на борт, чтобы дать указания.
«Читта ди Милано».
* * *
«Красин» — «Читта ди Милано». 30/VI, 11 часов 25 мин.
Приветствуем намерение генерала Нобиле. Для «Красина» затруднителен вход в Вирго. Причины: большая осадка, в двадцать восемь футов, постоянные туманы и потеря времени. Не находите ли вы возможным подход «Читта ди Милано» к нам?
«Красин»
Нобиле так и не прибыл на «Красин». Он сослался на невозможность выхода «Читта ди Милано» из Виргобея.
Наступил момент, когда «Красин» наконец повернул к востоку, направляясь вдоль северных берегов Шпицбергена.
Нас в это время уже окружали сплошные ледяные поля, на которых голубели полыньи, поднимались вышки торосов и грязно желтели бесчисленные медвежьи следы.
«Красин» надвигался на лед. Сначала он отходил назад, отступал для разбега, затем с полного хода наступал на голубую твердь. Вот он носом наполз на льдину, слегка пошатнул ее и под собственной тяжестью медленно и тяжело покатился обратно. И всюду, куда только достигал человеческий взор, — такой же лед, такая же голубая, зеленая, бирюзовая твердь, покрытая сверху снежным настилом.
«Красин» взял льдину. Под конец он подмял ее под себя, налез на нее и тяжестью в десять тысяч тонн проломил ей хребет. Льдина раскололась, как сахар. Из одной стало две. Обе перевернулись в черной воде, выставляя наружу голубые прозрачные ребра. Мелкое крошево кипело у самых бортов ледокола. «Красин», весь вздрагивая и тяжело дыша, раздвинул ледяное поле. Мы видели, как перевернувшаяся и смятенная глыба толкнула соседнее поле. Оно зашаталось, медленно стало отходить в сторону, раздвигая и подталкивая другие поля. «Красин» в это время наползал на очередного противника, подминал его под себя.
Трещины расходились лучами звезд. Между льдинами образовывались каналы. Нарушался белый по кой ледяных полей. Одно поле подталкивалось другим, одно налезало на другое.
В черном квадрате неожиданно открывшейся чистой воды показался блестящий, словно вычищенный ваксой, тюлень. Он вполз на поле и, любопытный, уставился на ледокол. Льдина, отодвинутая ребром «Красина», придавила тюленя. Он был защемлен меж льдами. Мы видели на поверхности чистой воды смятый черный мешок.
Навстречу росли Севен-Айланд — Семь Островов.
Они поднимались черными базальтовыми пирамидами с вершинами, разрушенными временем и ветрами. В складках их склонов сверкали застывшие снежные и ледяные ручьи. Было похоже, что склоны покрыты белыми ветками. Мы шли к черным пирамидам, подминая под себя лед, то отступая, то налетая на ледяные поля.
Так наступил июль. Двое суток «Красин» бился в напрасных попытках обогнуть северную оконечность земли Норд-Остланда — мыс Кап-Норд. Утром 1-го числа я вышел на верхний мостик, на котором нес вахту штурман Борис Михайлович Бачманов. С верхнего мостика было видно необозримое ледяное поле высоких торосов, которые издали можно принять за людей или за могильные плиты, покрытые снегом. Снег изнутри сиял какой-то особенной, светящейся голубизной. Небо висело бледно-зеленое, покрытое белыми перистыми облаками.
К юго-востоку от нас над белой пустыней приподымались черные отроги мыса Кап-Норда. В стороне от черной горбинки Кап-Норда штурман Бачманов увидел тонкую, как иголка, мачту и крошечную трубу корабля.
Пока мы с Борисом Михайловичем рассматривали «Браганцу», в радиорубке радист уже принимал радиограмму с корабля, затертого льдами у мыса Кап-Норда.