Кэсс, крепко сбитая, при росте пять футов и девять дюймов, никогда не считала себя особенно робкой и запуганной и уж тем более малышкой, однако спорить с отцом не стала. Шон всегда подстраивал других людей под себя.
– Я ведь, между прочим, тоже работаю, Шон, – напомнила она.
– У тебя остался неиспользованный отпуск, – возразил Шон. – Я проверял. Неужто ты не в состоянии посвятить несколько недель родному отцу? Подумай, до чего будет здорово – мы с тобой трудимся бок о бок над моим… над лучшим романом, выходившим из-под моего пера за всю жизнь. Если ты не любишь меня, то подумай о профессиональной стороне дела.
– Я люблю тебя, Шон. Но мне просто не хочется в очередной раз становиться игрушкой в твоих руках.
– На этот раз ничего подобного не произойдет, обещаю. Мы и в самом деле будем работать вместе. Вдвоем.
– Втроем, – поправила Кэссиди.
– Так ты согласна?
Не знай Кэссиди своего отца, она подумала бы, что он едва ли не с трепетом ждет ее ответа. Однако не тот человек Шон О'Рурк, чтобы, прося о чем-то, сомневаться в ответе. Нет, он привык окружать себя женщинами, для которых его слово было законом и земное предназначение которых (как и всех прочих смертных) одно: служить его гению. Причем то, что, бессовестно манипулируя людьми, Шон ухитрялся не терять их расположения, и вправду свидетельствовало о гениальности его натуры.
Все это Кэссиди прекрасно сознавала и все же нутром ощущала, что на сей раз ее помощь нужна отцу.
– Согласна, – сказала она. – Я останусь с тобой на две недели.
– Но работа займет по меньшей мере два месяца…
– Две недели, – отрезала Кэссиди. – Потом я возвращаюсь в Балтимор.
– Там разберемся, – сухо произнес Шон, уже думая о своем. – Скажи Мабри, что остаешься с нами. Она заключила со мной пари, что ты уедешь в ту минуту, как увидишь Ричарда.
– Да, и это было бы правильно, – сказала Кэссиди, следуя за отцом в прихожую. – Или ты не считаешь, что должен был предупредить меня?
– Чепуха, – отмахнулся Шон. – С какой стати я должен был тебя предупреждать? Я поражен, что тебе вообще удалось узнать его. Обычно ты не опускаешься до смачных описаний бытовых убийств в желтой прессе.
– По дороге в Нью-Йорк мне попался журнал «Пипл».
– Дешевка, – презрительно фыркнул Шон.
– А чем будет отличаться от нее твой роман? – язвительно спросила Кэссиди.
– Но ведь я художник, зайка моя, – пожал плечами Шон. – Мабри, она остается! – торжествующе провозгласил он, входя в огромную гостиную.
Кэссиди с удовлетворением отметила, что хотя бы эта комната почти не изменилась со времени ее последнего приезда. Те же белоснежные обои, та же мебель в южном стиле. Мабри лежала, вытянувшись во весь рост, на грубоватой с виду белой тахте, валяться на которой – Кэссиди это прекрасно помнила – было одно удовольствие. Бесконечные ноги ее мачехи были затянуты в белые же колготки, а шелковистые волосы изящно ниспадали, обрамляя правильное худощавое лицо, не раз украшавшее обложки лучших модных журналов. Кэссиди уже давно решила, что для Мабри время остановилось – выглядела она лет на двадцать пять, хотя на самом деле, как подозревала Кэссиди, ей было около сорока.
Впрочем, она понимала, что правду не узнает никогда – возраст Мабри охранялся не хуже государственных тайн.
– Значит, ему все-таки удалось тебя уговорить? – с улыбкой промолвила Мабри, когда Кэссиди, склонившись над ней, поцеловала нежную щеку.
– Да, я никогда не могла ему отказать, – ответила Кэссиди, с тревогой подмечая, что если кто и был на самом деле болен, так это Мабри. Вблизи под глазами виднелись темные круги, да и в самих чистых голубых глазах Мабри затаился неясный страх; в следующее мгновение Кэссиди заметила, что и руки ее мачехи слегка подрагивают. Черт бы побрал Шона с этим Ричардом Тьернаном. Как он мог втянуть их в такую передрягу?
– В том-то и беда твоего отца, – сказала Мабри с обезоруживающей непосредственностью. – Никто не в состоянии ему отказать. Вот почему ему не суждено повзрослеть. Он всегда будет вести себя как капризный ребенок.
– Чушь собачья! – хмыкнул Шон, подходя к бару. – Что тебе налить, Кэсси? Только не проси белого вина, я имею в виду какой-нибудь настоящий напиток.
– Еще слишком рано…
– Солнце уже стоит над нок-реей, – отмахнулся он, доверху наполняя стакан чистейшим ирландским виски.
– Нет, я не буду пить, – решительно отказалась Кэсс, присаживаясь возле Мабри. – Так что сказал врач?
– Мне он ничего не сказал, – пожала плечами Мабри.
– А нечего говорить, крошка, – отмахнулся Шон. – Он сказал, что я силен как бык и, продолжая в том же духе, проживу еще шестьдесят четыре года.