- Сандра, ты можешь говорить? - снова взволнованный мужской голос. Господи, как же он надоел!
- Свет, - прошептала она. Если выключат свет, может, она рассмотрит обладателя голоса? Кажется, ее поняли, сквозь сомкнутые веки перестал пробиваться белый.
- Солнышко, открой глазки! - голос был полон отчаяния. Интересно, солнышко, это - она, что ли. И кто такой ласковый? Осторожно приоткрыла глаза и поняв, что на этот раз ничто не угрожает, попыталась взглянуть на говорившего. Стоило ли так напрягаться, все равно, ничего не видно. Темно и видно, как сквозь очень грязное стекло. - Тебе больно?
Больно? Да, кажется да. Почему? Что-то случилось?.. Ребенок! И - новая волна.
- Ну, что, детка, пора просыпаться! Нечего больной прикидываться! Давай, давай, на меня смотреть, не отлынивать!
О, Господи! За что?! Почему все от нее чего-то хотят? Пришлось открыть глаза. Свет горел, но не такой яркий, как раньше. Перед ней - размытый светлый силуэт, лица не рассмотреть, слишком все нечетко.
- Другое дело! Как здоровье? - что это за сумасшедший, излучающий оптимизм. Здоровье? Плевать на здоровье! Сандра молчала, пытаясь рассмотреть говорившего.
- Почему она молчит? - другой голос, требовательный, настойчивый.
- Не знаю. Шок, нервный срыв, сотрясение мозга, что угодно. В голове человека никто разобраться не может. Вполне вероятно, что просто не хочет разговаривать. Не хочет разговаривать, нет стремления выздороветь, выжить. Нет стимула. Ясно?
- Да...
- А мне так ничего и не ясно!
Странно, видно все так расплывчато, а в голове все четко, весь разговор поняла, несмотря на страшную боль и странный гул в ушах.
- Девочка! Посмотри на меня! - неужели тот второй ушел? Как хорошо? Сразу двое - слишком много. Хотя, этого и одного много. Ну, смотрит, дальше что? Кто-то сидит, только кто? Голос знакомый, если бы удалось сосредоточится, наверняка вспомнила бы чей. Только сосредотачиваться нет ни сил, ни желания. - Это - я, Алекс! - понял, что она плохо соображает? Алекс! Что он здесь делает?
- Почему ты здесь? - говорить трудно, но надо. Необходимо убедить его, чтобы ушел! - Иди домой!
Он наклонился ниже и Сандра, наконец, рассмотрела его лицо: правда, Алекс - родное, любимое лицо. Когда-то любимое? А сейчас? Осталась только пустота. Ничего не надо, просто, оставьте в покое! Протянул руку к ней, и девушка снова сжалась от страха.
- Не бойся, тебя никто больше не обидит. Прости, что я допустил это!
- Иди к жене, у тебя будут неприятности, - говорить все легче, почти не вызывает напряжение каждое отдельное слово.
- Не волнуйся, больше ни неприятностей, ни жены, - как это? Убил он ее, что ли?
- Куда делась?
- Подала на развод и уехала. Вернее, папа увез.
- А Эдик?
- Им не до Эдика.
- Клуб?
- Плевать на клуб! Что болит?
- Все, - отмахнулась Сандра. - Как ты здесь оказался?
- Ты же позвонила! - что?!
- Когда я тебе звонила?
- Ты позвонила, я как раз был у деда, нашел быстро, у тебя в телефоне программа слежения. Этот урод еще был там.
- Он живой?
- В больнице. Беспокоишься о его здоровье?
- Не хочу, чтобы тебя за убийство посадили.
- Почему ты мне не сказала?
- О чем?
- О ребенке. Ты ведь собиралась? - он пытается убедить, что именно так и было?
- Нет.
Алекс закрыл лицо ладонями. Пытался скрыть его выражение?
- Сандра, я многое мог бы тебе простить. Очень многое... Но это! Ты хотела лишить меня моего же ребенка! Это... я даже не знаю, как это можно назвать. За что ты так со мной? - в его глазах боль, в ее душе боль, впрочем, ее мир давно состоит из одной только боли. А, нет, не одной, еще холод и пустота. Сколько всего, оказывается! - Я не смогу остаться.
Алекс встал и вышел. Навсегда. Теперь навсегда вышел из ее жизни. Это - правильно, так пустота почти превращается в вакуум. Это - хорошо.
Сандра осталась одна. Приходила мама, девушка не слышала, о чем говорит, только рассеянно кивала. Девчонки ушли почти сразу, после того, как она им сказала, что не хочет никого видеть. Рыжий пытался поднять настроение своим появлением несколько раз. Поняв, что это бесполезно - ушел. Жизнерадостной кучкой ввалились дети под предводительством сестры Марии. Принесли подарки, наперебой делились новостями и страшно утомили. Приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы не зареветь, наблюдая за детворой. Ведь через несколько месяцев у нее мог бы быть свой ребенок, а теперь его нет, и не будет никогда. Вчера врач так и сказал: детей у нее больше не будет. Впрочем, это не сильно огорчило, ей нужен был именно этот, погибший ребенок, ребенок Алекса. Когда малышня собралась домой, Сандра остановила монахиню:
- А где Костик?
- Как, ты не знаешь? Его же в приют забрали.
- Зачем в приют?
- Так бабушка умерла, а маманька его непутевая давным-давно пропала. Один остался, вот и увезли в детский дом, - вдохновенно зашептала Мария. - Ладно, пойдем мы, а то детей еще довезти до дома надо.
- Да, конечно, - рассеянно ответила Сандра.
Что делать? Костик не должен жить в детском доме! Ему нужна хорошая семья, он должен учиться! Что можно сделать? Сейчас только одно: срочно выйти из больницы.
Глава 17
Еще никогда она не была так близка к грани, за которой полная пустота и тьма. Она держится из последних сил, пытаясь не поддаться отчаянию, и не осталось почти ничего, что могло бы помочь ей удержаться. Очередной поход к инспектору по опеке ничего не дал, если раньше она механическим голосом оповещала, что у Сандры нет постоянной работы и достаточного дохода, она не замужем и психически нестабильна, то теперь остались только последние два пункта, но это ничего не изменило. 'Психическая нестабильность' появилась в списке ее грехов после того, как девушка не сдержалась и наорала на инспекторшу, твердящую, что ребенку будет лучше в государственном учреждении.
Это государственное учреждение Сандра посещала каждые выходные и видела детей, живших там - они напоминали ей диких зверюшек, мелких, злобных, не знающих пощады. Костика били, это она точно знала, не потому, что он жаловался, малыш жизнерадостно уверял, что у него все в порядке, и он нашел много друзей, только синяки по всему телу говорили об обратном. И в глазах мальчишки стал все чаще мелькать тот самый дикий звереныш, которого она так боялась. Она боялась не успеть до того момента, когда человеческое отступит на второй план по сравнению с животными инстинктами.