В конце девяностых бульвар превратился в сверкающий кошмар, охваченный суетой. Рестораны, что когда-то захватили воображение всей нации, куда ходили на свидания селебрити, давно уступили место магазинам футболок и солнцезащитных очков. Их витрины испачкали отпечатками рук, а яркие звезды заляпали жвачкой. Успех легко мог полететь под откос, а вот индустрия всегда оставалась незыблемой и продолжала распространять свое влияние.
Но это по-прежнему был Голливудский Бульвар. Визитная карточка, вершина айсберга калифорнийской легенды, которая освещала все мелкие города мира. Она обращала в прах все их прошлые достижения, одним своим существованием показывая, что есть на свете место, где живут лучше всех.
Иногда Карен приходила сюда подзаработать или потусоваться. Или подыскать богатенького гостя Лос-Анджелеса, и поработать на нового «папочку» пару дней. Но теперь было уже поздно. Да и опасно. Мне следовало начать поиски много часов назад, но я задержался у океана – меня не покидало предчувствие, что Карен блюет в одной из хижин для пикников на пляже Венеции,11 курит косяк и напивается с кем-нибудь, кто решил составить ей компанию. Я чувствовал себя глупо, лишь впустую потратил время.
Ехать от Голливудского Бульвара до пляжа Венеции недалеко, мне следовало сразу на всякий случай проверить пляж, но я уже слишком устал. Куда бы Карен не запропастилась, рано или поздно она притащит свою задницу домой.
Шоссе, ведущее в Санта-Монику, уже опустело. У меня болели глаза, от сигареты пересохло в горле. Я купил охлажденную кока-колу в аппарате рядом с мотелем и принялся глотать прохладную жидкость, пока глаза не заслезились. Кола, влажный ночной воздух, засыпающий город. В этот момент, в этот миг, в этот временной разрез микронной толщины, я чувствовал себя свободным и от прошлого, и от настоящего – только едкий привкус во рту и ощущение свободы и покоя. Я был один, а большинство людей спали.
Через пять минут я снова ехал по дороге, сахар с кофеином немного взбодрили меня и придали сил. Но смотреть было не на что, так что я принялся мысленно напевать мелодию из рекламы парфюма «Кельвин Кляйна».
Подъезжая к Франклин-авеню12 я снова начал внимательно разглядывать окружающее пространство. Поворот с бульвара Санта-Моники на океан опустел, меня очень обрадовало, что не придется делить дорогу с другими водителями.
Спина болела, я откинулся на спинку сидения. Обивка мягко ласкала мои уставшие плечи. Руль хорошо ложился в руки. «Хонда Прелюд», пять лет, совсем небольшой пробег, и ни единой царапины. Не «Порше», конечно, но жаловаться не приходится. Повезло, что вообще машина есть.
Месяц назад мой незастрахованный «Форд» угнали, единственный шанс вернуть себе персональный транспорт - это мыть грязную посуду, работать в две смены, и надеяться, что соберу достаточно денег до начала рабочего дня, и какой-нибудь сидящий сзади псих меня не убьет. Возможно, Карен тоже могла бы вложиться, но я ее не просил. К тому времени она вообще перестала вносить деньги в семейный бюджет – все, что она зарабатывала проституцией, уходило на наркоту и вечеринки. К тому же машины ее не интересовали, у Карен не было водительских прав.
Но оказалось, я рано списал ее со счетов. Ей была не чужда особая необъяснимая щедрость.
Оушн-авеню. Оставался час до рассвета. Слабый свет уже просачивался сквозь темное небо. Облака, что принесли ночной дождь, теперь стали видны отчетливее. Слишком поздно, чтобы ложиться спать. Я решил еще раз проверить парк и, наверное, пляж под ним. А затем вернуться в Венецию, принять душ, и глотнуть какую-нибудь химию, прежде чем заступить в свою смену в «Донат Хейвен».
Но все пошло не так.
Проезжая мимо камеры-обскуры13, я услышал вой сирены. Через две секунды из-за поворота выскочила «скорая», заглушив все вокруг своей светомузыкой. Какое-то время она держалась наравне со мной на расстоянии нескольких ярдов. Затем обогнала, перестроилась на мою полосу и рванула вперед.
Для меня эта «скорая» ничего не значила, я видел сотни таких, еще когда только приехал в Лос-Анджелес. Скорая проехала еще четверть мили, я проследил ее направление. У меня возникло плохое предчувствие, теперь я не мог просто проигнорировать ее, как часть чужого несчастья.
Я заметил движение на краю парка, расположенного напротив бульвара Сан-Винсент, он отделял от города прибрежную территорию. Там уже стояли две полицейские машины, они превратили улицу в съемочную площадку своими мигалками. Вокруг двигались темные силуэты людей, их фигуры подчеркивал яркий красно-синий свет. Листья деревьев колыхались на свету, словно дул сильный ветер.